Атреллу насмешило такое предложение, и она прыснула в кулак. Молчаливый гендер – это чудно. Нет, не молчаливый – молчащий, молчавший… и просит общения. Ух, наверное, он действительно очень хочет поговорить! Забавный дядька. И говорит он не так, как все гендеры, а как люди. Коротко и по существу.
– Извините, – сказала она, – это очень необычное предложение.
– Ничего страшного, – гендер совсем не обиделся, – мне будет проще, если ты меня будешь спрашивать, а я поддержу любую тему. Не знаю, что ты захочешь спрашивать. Я ведь все знаю, что пишут, о чем говорят и что мне довелось видеть.
– А чем вы занимались в библиотеке? – спросила Атрелла, разбирая свою сумку.
– Работал, – просто ответил почтенный Валехо, – я главный королевский архивариус Рипена. Архивы – это мое дело. Каждому документу нужен перевод, а я ведь знаю все языки континента и прилегающих островов, и каждому документу нужно отвести место в хранилище, записать в каталог. Это большая работа. Она под силу только гендеру. Правда у меня уже есть помощник, тоже гендер. Но я с ним мало общаюсь. – Гендер сморщился, – очень много болтает не по делу. Я отвык.
– А разве Рипен не стал республикой уже пятьдесят лет назад? – удивилась девушка.
– Да, это была очень интересная история. Пятьдесят два года назад король Феру сам все подготовил и созвал государственный совет – я хорошо помню эти события, если хочешь, могу рассказать.
Атрелла помотала головой:
– Не надо. Я учила историю. Но если короля давно нет, то почему вы – королевский?
Они не заметили за разговором, как транспорт пошел, медленно набирая скорость.
– Так получилось, – сказал Ирваниэль. – Главные архивы находились со времен исхода в королевском замке в Тарборне, ведь с людьми из гибнущего Харанда в страну хлынул поток документов, книг, рукописей, чертежей. Вывозили все, что могли и успели захватить. И все это нужно было как-то сохранить. Вот тогда и был издан указ о создании королевского архива, а я получил назначение только через двести тридцать тригода после наложения проклятия на земли Харанда и начала исхода его жителей. До моего назначения все документы и артефакты складывали в подвале, даже не всегда записывая поступление. И я приступил к сортировке и переводу. Должность моя, какой была, такой и осталась – вот уже тысячу двести двадцать семь лет я – королевский архивариус.
Гендер уже дважды упомянул об исходе. Из истории Атрелла знала о том событии, что произошло чуть больше полутора тысяч лет назад. Выходило, что гендер Валехо был ровесником ему, а может, даже помнил Харанд еще до гибели?.. Все-таки нелюбовь ее к гендерам была не так велика, чтоб отказаться от общения со столь необычным попутчиком.
Ирваниэль все лежал на диванчике, иногда закрывал глаза и впадал в дрему. Впрочем, за его морщинами глаз было почти не видно. Он действительно не храпел, а из-за того, что и дыхание, и сердцебиение у гендеров редки, казалось, будто он умер.
Атрелла не стала беспокоить старика, примостилась у окошка и принялась смотреть на весеннюю природу центрального Рипена. Зеленела трава, выстилавшая землю вдоль дороги. Где-то внизу проплывали занятые своими делами люди, редкие постройки и сады, сады… еще не цветущие, но уже сплошь покрытые розовыми бутонами.
Прошло около часа.
Ирваниэль завозился на диване и, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Сначала поменять название моей должности забыли, а потом сохранили как память и, как говорите вы, молодые, – для прикола.
Атрелла повернулась к гендеру и кивнула:
– Действительно, прикольно. Только я это слово не люблю. Меня воспитывал отец, а он очень строгих правил и все школьные молодежные словечки не признает.
– А мама? – гендер произнес это слово с неожиданным чувством, очень тепло, – в каких вы отношениях?
– А маму я не помню. Мне сказали, что она умерла в родах от кровотечения. Это случается, почему-то иногда с литариями-лекарями.
Гендер не отреагировал на ее слова никак, он закрыл глаза и, покопавшись в памяти, предложил:
– Если тебе интересно, я могу кое-что рассказать о твоем отце, когда он был молод и учился в университете.
Атрелла подскочила от удивления:
– Вы его знали?
– Нет, не знал, – морщины на лице гендера обозначили улыбку. – Но я читал кое-какие документы и кое-что знаю о Витунге Орзмунде.
Девушка жадно уставилась на престарелого гендера:
– Расскажите, пожалуйста!
– Несколько лет назад я получил архивы «Коллегии национального здоровья», – гендер опять повозился на диване, устраиваясь поудобнее. – Так раньше называлось министерство. Фамилия Орзмунд мне знакома, как любому гендеру. Меня заинтересовал этот человек, и я стал более внимательно разбирать все документы, которые прямо или косвенно касались его.
«Все-таки гендеры не умеют говорить коротко», – подумала Атрелла.
Заведя речь на любимую тему, Ирваниэль говорил монотонно, будто читал запечатлевшиеся в памяти документы:
– Вот рапорт полицейского управления Тарборна от пятнадцатого апреля тысяча шестьсот пятнадцатого года… – Атрелла в уме сосчитала, что отцу тогда было, как ей, лет семнадцать-восемнадцать. – Ночью в участок центрального округа были доставлены студенты медицинского факультета И́ндрэ Анко́лимэ, Рели́на Ловинде́рэ и Ви́тунг О́рзмунд. Все трое находились в нетрезвом состоянии. Студенты были задержаны за попыткой пересадки голов кошки и собаки, принадлежавших трактирщику, в заведении которого указанные студенты отмечали сдачу экзамена по оперативной хирургии.
Атрелла рассмеялась:
– Папа такой озорник?
– К рапорту подшиты объяснительные, из которых следовало, что идея и методика операций предложены Релиной. К счастью, трактирщик вызвал полицию, и операция закончилась, не начавшись. «Хирурги» были оштрафованы на десять литов.
Атрелла хохотала до слез.
– Этого не может быть! Папа оперировал кошку? – она уже не смеялась, а стонала от смеха. А Ирваниэль сказал серьезно:
– Гендеры не могут врать, милое дитя. Я рассказываю дословно, как написано в полицейском отчете и рапорте в Коллегию НЗ. Если в этом документе и есть ложь, то не моя. Но я думаю, что все было правдой. Релина Ловиндере в своей объяснительной написала, что таким способом она хотела продемонстрировать свое мастерство друзьям и добиться признания в преводсходстве над ними – лекарями высшего ранга и студентами последнего курса.
Тут до девушки дошло.
– Погодите! Вы сказали, что их соучастницу звали Релина! Так звали мою маму. А Индрэ Анколимэ – это старый друг отца, он мне посох подарил, когда я родилась, – Атрелла показала на стоявший в углу посох.
– Что же случилось?
– Папа сказал, что мама умерла.
С лицом Ирваниэля что-то происходило, но он не улыбался.
– Извини. Это папа так сказал? – гендер вдруг заскрипел, будто в горле появился песок.
– Да, а что? – удивилась Атрелла.
– Я ничего не могу утверждать, девочка, я просто читал один любопытный документ, датированный двадцать девятым февраля одна тысяча шестьсот двадцать пятого года.
Это был год, когда Атрелле исполнилось четыре. Она жадно слушала.
– Докладная из Адмиралтейства: «Двадцатого февраля исследовательским парусником „Созвездие“ к югу от Слемирова архипелага был подобран плот с потерпевшими кораблекрушение паломницами», – гендер замолчал, Атрелла затаила дыхание. – Всего с плота снято одиннадцать человек, все женщины. К рапорту прилагался список имен с документами; так вот, под номером девять значится Релина Ловиндерэ – жрица Безутешной первого ранга.
Атрелла побледнела. Мама – жрица богини Нэре? Этого не может быть! Все лекари – литарии. Может быть, это была другая женщина? Имя и имя рода… если имя может совпасть, то род? Это невероятно.