– А может быть, ты хочешь получить маленький пальчик своего сына?
– У меня нет сына, сука!
Пошла к выходу в сопровождении начальника, который семенил следом, переставляя толстые ножки. Она не видела, как заключенный поднял с пола прядь золотых волос, как бережно сложил их в ладонь и поднес к лицу, принюхиваясь к ним жадно, закатывая глаза от удовольствия, а потом взревел:
– Я согласен! Слышишь, сука, я согласен!
Глава 3
Есть такая легенда – о птице, что поёт лишь один раз за всю жизнь, но зато прекраснее всех на свете…
Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдёт…
Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой,
так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей…
Единственная, несравненная песнь, и достаётся она ценою жизни…
Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах…
Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания....
По крайней мере, так говорит легенда.....
(с) Поющие в терновнике
– Мы смогли восстановить недостающий фрагмент видео.
Дарив резко распахнул дверь веранды, и Джая тут же встала в стойку, оскалилась. Я положила ей на спину руку, нежно поглаживая шерстку.
– Тихо, моя девочка, спокойно. Все хорошо.
Она повела ушами и нехотя, грузно улеглась у моих ног, лениво откинула голову назад, снова вылизывая свою массивную лапу, но не забывая поглядывать зеленым глазом на Дарива.
– Никогда не врывайся так, Дарив. Она могла тебя разорвать в считанные секунды.
– Простите, – склонил голову и тут же поднял, – я просто был обязан вам это показать. Предварительно восстановленный фрагмент.
Он сделал шаг ко мне, и Джая злобно рыкнула.
– Тихо…тихо, малышка. Это свой. Ему можно подойти.
Продолжая поглаживать тигрицу, заставляя ее расслабиться и подпустить мужчину, протянуть мне смартфон.
– Смотрите, начиная с 44 минуты. – он наклонился и повел пальцем по экрану. – Вот здесь за кустами внедорожник. Его вырезали, и ни на одной из записей его или нет, или совершенно невидно. Фары выключены. Отсвечивает только блик на бампере. И то… единожды. Когда машина Тамерлана выхватила бампер в темноте. Вот здесь, я снял для вас, как мы увеличили разрешение, и теперь явно видно, что внедорожник стоит в кустах. Вот его очертания. Теперь смотрите запись с другой камеры. Этот же внедорожник едет по трассе за час перед происшествием. Вот он сворачивает на просёлочную дорогу. Потом он сделал петлю в поселке, выехал через лесополосу и спрятался в кустах.
– Это значит, они поджидали Хана? Это ты мне хочешь сказать?
– Скорее всего, именно из него была обстреляна машина. Кадры, где это происходит, восстановить не удалось. Помните заключение экспертов? Стреляли по колесам.
– Целью было не убить…, – тихо сказала я.
– Возможно. И еще… вот здесь запись с камер уже за городом. Эта же машина останавливается на заправке. Все бы ничего, но, если увеличить кадр. Вот здесь, видите – это следы от пуль. Скорее всего, Хан отстреливался. Я уже послал людей изъять гильзы и сравнить входные отверстия от пуль.
Я внимательно смотрела на джип, чувствуя, как ярость, ненависть и надежда поднимаются изнутри в адском коктейле. Мы найдем этого человека, и я лично заставлю его пожалеть о каждом выстреле.
– Что по номерам?
– По номерам джип принадлежит некоему Артему Свиридову.
– И где он сейчас?
Дарив самодовольно усмехнулся.
– Он и его шлюшка, с которой мы его вытащили из постели, сейчас по дороге в одно укромное тихое место, где обычно всегда говорят правду.
– Я хочу попасть в это место.
Дарив выпрямился и спрятал сотовый в карман.
– Не уверен, что там подходящая атмосфера для моей госпожи.
Голову склонил и больше не смотрит на меня.
– Их надо заставить говорить. Не думаю, что вам стоит на это смотреть. У нас… свои методы. Не совсем гуманные и не совсем чистые.
Я прекратила гладить Джаю и встала с кресла. Подошла к Дариву. Сейчас я видела только его седоватую макушку, так как он наклонился вперед и смотрел в пол.
– Посмотри на меня. Мне в глаза.
Он медленно поднял голову и с огромным трудом заставил себя смотреть на меня. Запрет Хана действовал до сих пор. Запрет пялиться на его жену дольше, чем несколько секунд.
– Я не держу тебя здесь для того, чтобы ты думал за меня. Ты здесь, чтобы охранять и выполнять мои указания, указания Батыра, а не думать, что мне стоит делать, а что нет. Я хочу слышать, что говорит этот человек. И мне все равно, какими способами вы заставите его говорить.
***
Мне не нужно было носить оружие, держать рядом пистолет, ставить охрану возле своей комнаты. У меня была она. Моя полуслепая девочка, готовая сожрать любого, кто просто повысит голос или изменит тон в моем присутствии.
Она могла часами охранять Лана младшего, спать у его кроватки или сидеть и не подпускать никого, даже няню, при этом развлекать малыша, играть с ним, позволять таскать себя за усы и за уши, вылизывать всего с ног до головы.
Я знала, что Джая отдаст за меня жизнь, если потребуется… и теперь понимала, как горевал Тамерлан, когда погибла Киара. Но вернуть назад ничего нельзя. Когда он вернется, то полюбит и Джаю… ее невозможно не любить.
Тамерлан… Одно его имя заставляло сердце больно сжиматься, стонать и кровоточить от боли. И ни на секунду не становилось легче, не стиралось, не забывалось. Когда ехала в машине, от волнения дрожали руки. Первая зацепка за год поисков. За целый год разбитых надежд и истрепанной в лохмотья веры в то, что он жив и что я не питаюсь ложными надеждами, не схожу с ума.
Посмотрела в окно, на мелькающие за окном деревья с изумрудной листвой, на просвечивающие клочки неба. Как много я бы отдала, чтобы смотреть на это небо вместе с тобой, любимый, чтобы трогать эту листву или видеть красную розу в твоих грубых пальцах.
Я всегда думала, что страдания причиняет ненависть, боль, злоба, но как же я ошибалась. Самые сильные и невыносимые страдания причиняет любовь. Ненависть ничтожно мала перед ней, как жалкая, испуганная, злобная старуха, готовая нападать, чтобы защищаться… любовь рядом с ней, как самое настоящее чудовище, пугающее своими размерами, силой и мощью, удерживающая на цепях, словно своих верных псин: ненависть, ярость, злость.
Можно прекратить ненавидеть… но прекратить любить невозможно.
– Дарив, у нас проблема. Машину обстреляли. Убит водитель, двое наших ранены. Объект при смерти. До больницы не довезем.
Я вскинулась и подалась вперед. Рация затрещала и включилась снова.
– Слышишь, Дарив. Нас обстреляли.
– Твою ж…
Я схватила его за плечо.
– Это далеко?
– Нет, в нескольких километрах отсюда. Но… вам туда нельзя.
– Кто сказал? – смерила Дарива грозным взглядом, а сама трясусь от отчаяния. Только не сейчас. Пожалуйста. Не сейчааас, когда я приблизилась к истине хотя бы на полшага.
– Там… мертвецы, там кровь. Это место не для женщины.
– Запомни раз и навсегда, Дарив – я не женщина. Я Ангаахай Дугур-Намаева. Твоя госпожа. И я буду решать, куда мне можно, а куда нельзя. Быстро разворачивайся и вези меня к этому человеку, и молись, чтоб он остался жив, – потом приблизилась к Дариву так, что наши лбы почти соприкоснулись, – или я тебя вышвырну на улицу… потому что ты не предусмотрел такой исход событий и не удвоил охрану нашего единственного свидетеля. Свидетеля, на поиски которого ушел целый год! Год моей жизни!
– Я понял… вы правы. Приму любое наказание.
Откинулась на кресло, тяжело дыша и сжимая пальцы в кулаки. Боже, молю тебя, пусть он будет жив и даст мне хотя бы немного надежды, хотя бы каплю, крошку, пылинку. За что-то уцепиться. Чтобы иметь силы жить дальше.
Я выскочила из машины, не обращая внимание на крики Дарива, на его резкие приказы оцепить территорию, не подпускать ко мне никого даже на несколько метров.