Слава богу, дочитал. Можно было сразу начинать с того, что вышли, папочка, денег. Как в том анекдоте: «Мама, вышлите сало. Здравствуйте, мама!»
Юрий Кириллович открыл сайт своего банка, набрал свой логин, затем пароль и стал отыскивать в смартфоне номер карты своей «пантерочки».
Всё же операцию провести он не успел. В дверь постучали, и в мастерскую вошёл Юрка Пивоваров…
Семь лет назад он занимался у Юрия Кирилловича, готовился поступать. Уж очень парню хотелось в подражание своему учителю стать скульптором. В результате поступил в Суриковский институт. С тех пор не забывал своего благодетеля. Обязательно зимой с Новым годом поздравит, весной – с Днём Победы. Ну а уж с днём рождения-то – всенепременно. Да что там, парень нередко даже просто так вечерком в мастерскую забежит. Посидит, посмотрит на «желторотых птенцов», с удовольствием послушает, как мастер разбирает их каракули, а когда они разойдутся, достанет бутылочку коньяка. У Юрия Кирилловича всегда в холодильнике баночка икорки, сервелат или сырокопчёная колбаска. И сидят, пока едва слышимая радиоточка, затерявшаяся на полке среди коробок с карандашами, упаковок пластилина, гипсовых фигур, банок с торчащими из них кистями, тюбиков краски и прочего, и прочего, – пока эта радиоточка не заиграет гимн, тихо-тихо:
Тут Юрий Кириллович встанет, дожёвывая бутерброд, и скомандует:
– Ну, тёзка, пора и честь знать, а то мне от моей «пантерочки» влетит. Она и так не верит, что я до полуночи с учениками тут валандаюсь. Давай налей по маленькой на посошок. Опять придётся что-то врать про какое-нибудь сборище в Союзе худых ожников. Хорошо, что я машину здесь во дворе удачно припарковал. На ночь оставлю. Надо нам с тобой только на метро успеть.
– Кто такие «ожники»? – усмехнётся Юра, разливая коньяк.
– Что за «ожники»? – удивится Юрий Кириллович.
– Ну вы сказали, Союз худых ожников.
– Ну, я так… Вроде юморю.
– Тогда лучше, Юрий Кириллович, Союз худых вожников. «Вожники» – вроде на водителей похоже. Сейчас же у всех машины, а водитель-то не из каждого художника классный получается.
– Ну, будет тебе. Глупости всё. Хочу выпить за тебя. Во-первых, рад, что не забываешь, во-вторых, горжусь, что высоко поднимаешься, взлетев вот с этой взлётной полосы, – Юрий Кириллович обводит рукой мастерскую. – Наставники твои всё мне тебя нахваливают. Смотри только не зазнайся. Медные трубы – самое тяжёлое испытание для творческого человека. У некоторых так получается, что эти медные трубы вроде как вставлены в определённое место, и те, некоторые, от этого всё надуваются, надуваются, того и гляди, лопнут.
– Я не лопну, Юрий Кириллович, – с хитрой улыбкой, будто знает какой-то тайный заговор, заверяет учителя Юрка.
– Ну и дай-то бог, – кивает тот, соглашаясь. – Запомни только мой главный совет. Не женись на представительнице нашего круга. Пусть она будет кем угодно: учительницей, поварихой, медсестрой…
– Почему медсестрой, а не доктором, допустим?
Захмелевший Юрий Кириллович с напряжением пытается понять суть вопроса и наконец изрекает:
– Медсестра тебе уколы будет делать от давления и радикулита. Ну, поехали! И по домам.
…От дверей Юрка Пивоваров сразу нашёл взглядом Юрия Кирилловича и приветливо помахал ему рукой. Пробираясь среди расставленных по всему довольно обширному помещению мольбертов и на ходу невольно заглядывая, что там царапают будущие Айвазовские и Гончаровы, Репины и Удальцовы, он то и дело оглядывался на скульптурно застывшего на подиуме Кирилла и, когда подошёл к вставшему навстречу мастеру, поднял вверх большой палец, кивнув в сторону натурщика.
– Класс!
– Здорово, тёзка! – протянул руку Юрий Кириллович. – Вчера только о тебе говорил с вашим деканом. Хвалит. Говорит, что диплом ты задумал интересный.
– Вот как раз, Юрий Кириллович, хочу посоветоваться.
– Ну пошли на балкон, покурим.
– Вы же вроде давно уже бросили.
– Ну да, бросил, сигарет у меня нет, поэтому ты угостишь. Что там у тебя? Воспользуемся, пока холостякую.
Они отворили сияющую пластиковой белизной балконную дверь и вышли на свежий воздух, если так можно сказать о воздухе вечерней Москвы. Впрочем, Юрий Кириллович всегда полагал, что выхлопы автомобилей рассеиваются, пока поднимаются к этому балкону под самой крышей высотки. И в этом видел большое преимущество своей мастерской. Эх, если бы не «курец» с нижнего этажа.
Внизу столица, закончив трудовой день, устало расползалась по жилым окраинам. Метро заглатывало пёстрый поток москвичей. По широкой мостовой от центра к МКАД слабым пульсом проталкивались вереницы разнокалиберных машин. Крыши домов устало прощались с солнцем. Уж так оно их утомило своим жаром. А всё же не стоит демонстрировать какую-то обиду: ночи хватит, чтоб остыть, а с утра пусть опять греет. Всё же лучше, чем дожди. Особенно для тех крыш, что протекают. Вон они плоскими бестолково-серыми рубероидными заплатами смотрят в небо. Будто из своеобразной гигантской мозаики выпали куски яркой смальты, образовавшиеся пустоты замазали цементом – и вся недолга. Возиться ещё! А уникальное поднебесное панно, гордость великого города, утратило свою художественную ценность. Своему приятелю – архитектору Коле Коломийченко Юрий Кириллович так и выдал однажды:
– Твой этот собрат, что придумал эти эрзац-кровли, полный болван. Или жлоб, что скорее всего, ибо себе-то он был на уме. Хорошую, видно, премию хватанул за дешевизну, но дешёвка она и есть дешёвка.
Юра Пивоваров щёлкнул зажигалкой. Закурили.
Закат подсветил редкие большие кучевые облака, и они нависли над крышами розовым зефиром. А в прорехах между ними небо зажглось таким алым огнём, что, казалось, в предместьях Москвы занялся нешуточный пожар.
– Как ты думаешь, это к дождю? – затянулся сигаретой Юрий Кириллович.
– Я думаю, к ветру, – со значительным видом опытного метеоролога ответил Юрка.
– Красота! – причмокнув, вздохнул Юрий Кириллович. – Великая у нас с тобой профессия, Юра, красоту защищать.
– Как это, защищать? – удивился Юра.
– А вот так! Работой своей, делом своим, всем своим творчеством истинную красоту отстаивать, утверждать, а значит, защищать.
– Точно! – восторженно согласился Юрка. – Как вы верно сказали, Юрий Кириллович! Как верно!
– Спасибо, дорогой!
– Задумал я, Юрий Кириллович, на диплом фигуру в два человеческих роста.
– Не сомневался, что ты по-крупному замахнёшься. Кого же это ваять собираешься?
– Заратустру.
– Ницше?
– Ну да. Он на охоте. Присел на одно колено. Обнажённая фигура. Только в руке сжимает нож. На голове шапка в виде хищной птицы. Налитой каждый мускул. Герой-победитель, Венец природы. Торжество силы.
В это время на нижний балкон выкатился сосед-толстяк. Закурил, и дым от его сигареты, как всегда, потянулся прямо в нос Юрию Кирилловичу.
– Ну это понятно, понятно. А в чём проблема. Что от меня-то ты хочешь? Задумку одобряю, действуй.
– Мне нужен ваш натурщик.
– Ну вообще-то пока он только у меня работал. Но, думаю, если заплатить нормально…
– Он как к обнажённой-то натуре? Так, чтоб полностью. Ну, как положено на скульптуре.
– Да парень уже у меня эту профессию понял. Я же с него лепил. Он профессионал, что там говорить.
– Точно?
– Да в чём проблема? Пошли. Чёрт бы побрал этого бегемота!
– Какого?
– Да внизу вон, видишь, стоит, курит. А вдыхаемый дым от курильщика, да будет тебе известно, гораздо вреднее, чем дым собственной сигареты.
– Юрий Кириллович, не перестаю у вас учиться.
– Цени!
Когда они вошли в комнату, притворив за собой балконную дверь, Юрий Кириллович прихлопнул в ладоши и скомандовал:
– Так, сейчас работаем со спиной. Возьмите новые листы. Сегодня начнём, на следующих занятиях продолжим…
– А это добьём? – повернулся к мастеру Стёпа, указывая карандашом на свой рисунок.