Я остановился перед киоском, перед тем, как спускаться в метро, присмотрелся к красивым женским лицам на глянцевых обложках дорогих журналов, нет ли среди них лица Пэрис Хилтон? Отнюдь, Сэмен Петрович! Я испытал во второй раз разочарование (в первый раз я его испытал, когда таксист сообщил стоимость проезда; вот так ничего себе столица нашей Родины, сразу с перрона сплошные разочарования, а что будет дальше?), журнальный отстойник-киоск, набитый дорогой бумажной мусоркой, сразу около вокзала: эти лепилы-фотографы наштамповали физиономии местных – с понтом – звёзд, а лица реальной super-star нет и в помине: что за лажа? Ещё продавщица влезла не в тему: «Мущина, купите хот-дог? С пылу, с жару с пьяного угару!» Я посмотрел, что у неё там за хот-дог, – от одного вида блеванёшь, а когда спросил ради смеха по чём, цена, как у таксиста, – а не пошла бы ты на… Trafalgar Square* со своим хоттовым псом, похожим на запечённый в тесте мужской член, поражённый гангреной, засунь его себе в одно место, чтобы не так скучно было стоять на припёке: видит, парень из деревни приехал, надо обмануть, пока он в растерянности обозревает панораму вокзала.
Я повернулся, разочарованный уже с самого начала одиссеи с таксистами, журнальными обложками киоска, хот-догами продавщицы и стал спускаться по каменной лестнице под землю. До кучи, чтобы мне сразу испортить положительный настрой, уже и так испорченный пять раз за это утро, – а я ещё и Москвы-то толком не видел, кроме перрона, какая-то баба в малиновой куртке на синтепоне тележкой проехала мне по ноге – так спешила, мармыга нечёсаная, что электричка без неё уйдет на Черкизон, что даже не причесалась; вот, думаю, чеширский кот, зачем ты сунул зайца в холодильник, ведь он не пашет ни фига, – челночники, в преддверии асфальтно- каменного ада мегаполиса снуют туда-сюда, как тараканы, со своими неподъёмными сумками, прут всё шобло со столичных рынков.
Сел в метро с испорченным настроением, еду.
Доехал до станции «Чистые Пруды», как мне приказал внутренний голос во сне. Тут у меня настроение немножко поднялось, когда я выходил из вагона. Мне понравилось, как двери в вагоне сами открываются и какая-то женщина сказала: «Осторожно, двери открываются!» – что даже захотелось проехать ещё одну станцию и послушать приятный голос незнакомой женщины, как она предупредительно скажет, что двери… – да, но я вспомнил про основную цель приезда (а если бы не вспомнил, проехал бы, может, ещё и не одну станцию, чтобы послушать и посмотреть), подумав здесь выходить, если станция с таким красивым названием, значит, на поверхности Чистопрудный бульвар по всем приметам.
Вышел на перрон и направился влево, сориентировавшись по табличкам с надписями, прямо на станции над головой висят, куда надо идти, будь внимательнее, если хочешь попасть на улицу, даже ни у кого не спрашивая, куда, чтоб не стать соучастником пикирующих бомбардировщиков. Стал подниматься по такой железной штуковине, эскалатор называется, очень, кстати, удобно, скажу вам, ребята из заштата, кто никогда его не видел в глаза; сам везёт, мне понравилось, а ты стоишь на ступеньках, отдыхаешь и глазеешь, как через лаковую полосу с зажжёнными плафонами навстречу, но только уже вниз, такая же самодвижущаяся лестница вниз баб красивых везёт порядочно, даже больше чем я видел на обложках журналов в киоске около вокзала, а когда я присмотрелся повнимательнее, ещё и красивее есть… да их на одном этом эскалаторе больше, чем во всём нашем посёлке… со дня основания государства российского, сразу едет. И все с такими серьёзными лицами едут, словно в институт сдавать ЕГЭ; во, думаю, москвички, неплохо здесь живут, на эскалаторах ездиют в свое удовольствие, они их сами везут вверх-вниз: поди катамаран Боба Дилана! Это не то что в нашем посёлке – автобуса «Икаруса» выпуска 1963 года не дождёшься, быстрее удавишься – торчать на остановке, как пырь в носу у шарманщика, а когда я спускался по такой лестнице, вспомнил, – у Казанского вокзала эта железяка не двигалась, и навстречу поднимались одни челночники с полиэтиленовыми сумками, довольные, что затарились на вещевых рынках трусами женскими (разъедутся по своим городкам, на рынках будут продавать знакомым бабам, на их необъёмные бэксайды, радости-то будет, факен гоу налево), да цыгане с детьми, тоже между челночниками и гастарбайтеры на узбеков похожие, и ни одной красивой москвички, что я уж начал сомневаться, что приехал в столицу нашей Родины. Присмотрелся я к красивым бабам на эскалаторе, нет ли среди них Пэрис Хилтон, как говорится, чем Амбарцумян Макарыч не шутит, – трубопровод Уренгой-Помары, – нет принцессы на эскалаторе, довольствуйся вялотекущей шизофренией, парень, раз уж попал не по расписанию, – что ты будешь делать! И я облокотился на поручень от очередного разочарования. Женщин красивых много, как я сошёл с поезда, – наблюдаю (со всех российских городов и весей Москва высасывает красивых девушек, раскатывающих губёнки выйти замуж за бизнесменов московских), на обложках журналов, на привокзальных площадях, на велотреках стадионов, в тренажёрных залах, на танцполах, на скотных дворах, на лошадиных бегах, в театрах, на военных полигонах и на сайтах знакомств в социальных сетях, в вагонах метро и на эскалаторах, а её среди сонма порхающих прелестниц я не заметил, может, «вертила пластов» чего-то напутал, и эта улётная блонда собиралась приехать в другой мегаполис, а не в Москву, или специально приврал, чтобы повысить рейтинг своей убогой скучной передачки, где мусолит несколько затертых хитов не один год подряд со своей напарницей Галиной, мастерицей болтать без умолку, как сорока на ярмарке по продаже цокольных вставок в ушные раковины девам для пущей канонады над Влтавой.
Выйдя из вестибюля, терзаемый сомнениями (я вспомнил таксиста, сколько он хотел срубить с меня баблосов, – а тут ехать-то всего две остановки, правда на метро, вот и возил бы он меня по Москве часа два, лоха деревенского, (так нас, неискушённых, доверчивых, честных ребят из провинции и обманывают таксисты столичные и прочие иже с ними заглоты, – бабло нарезают пластами – купить дорогие автомобили, элитные квартиры и дома, прописать в них шкур прекрасных, чтобы те о них ноги вытирали), я остановился осмотреться, пытаясь сообразить, куда идти или ехать дальше, чтобы вьявь, а не по телевизору, увидеть принцессу, а там её и так показывают один раз в год (даже какую-то королёву и пукачёву показывают чаще), и то скупо, недоброжелательно и в неблагоприятных ракурсах, словно жёны и сожительницы этих телефокусников ненавидят её смертной завистью и своих мужей и пеликанов пилят, чтобы они её совсем не показывали по первому каналу. И по второму, и по третьему тоже. А об остальных и речи нет. К тому же эфирный балабол по радио ничего не сообщил, в какую гостиницу Лужков заселит самую качественную, самую убойную по красоте, талантам и искусству надевать и носить платья за текущий период истории блондинку.
И снится мне, что зима. Гранитные плиты на выходе из метро и асфальт покрыты тонким слоем сероватого снега, словно его припорошило из фабричной трубы. Но я бы не сказал, что на улице холодно. И гидрометеоцентр, как угадал, – обещал накануне потепление, и вообще-то, оказался недалёк от истины, что случается с ним далеко не всегда.
Из метро тянет тёплым, сырым воздухом, пропитанным сложными противоречивыми запахами: половой тряпки, старой штукатурки, прелой зимней одежды, дамским парфюмом, надеждами юных девиц потерять девственность в объятиях брутального фрезера, разбитыми иллюзиями старых кошатниц и собачатниц, вышедших на променад со своими прожорливыми питомцами. И ещё каким-то навороченным ароматом понесло, когда мимо прошла красивая дама лет тридцати пяти, – я бы ей не задумываясь столько дал, – в норковой шубе и в короткой модельной стрижке, надетой ей на красивый череп для такого исключительного случая, но не отмеченного галочкой в виртуальном пространстве Экибастуза, словно только что вылезла из под ножниц модного дамского парикмахера. (Или как их сейчас называют прохиндеи из дамских журналов, – стилиста, чтобы бабы от 35 и глубже, довольные оставались, что они отвалили бабла стилисту за «вшивый домик» на своих головах, и теперь все двухметровые мужики, глядя на их причесон, будут их домогаться на каждом углу, на каждой странице сайтов знакомств, на каждой палубе прогулочных пароходов: «Амстердам-Глазго-Антананариву-Шанхай-Мариуполь-Лондон-Йокогама» – сертификат блатного качества, – где эти дамы толкут воду в ступе, уже который год.) Но не пятой Шанелью, это точно, запахло от этой миссис. Или французы придумали более экстремальный парфюм, чтобы сразу валил противоположный пол на милость победительниц в ажурных чулках номер девять без надежды на восстановление в Лиге стерильных, со дня строительства вавилонской башни, джентель-мэнов… мэнов-джентель… джентель-крентель полный дибелентель. Это, как Ваня Жуков, выигравший в казино Лас-Вегаса три миллиона долларов, и евро тоже удачно втёрлось в мурло, и на радостях напоивший всё казино шампанским, пятьсот баксов фугас, накануне упавший в провинции Гуань-Чжоу. Я понял, какой приблизительно аромат дама проволокла за собой, понял, но уже было поздно, у меня чуть не начался заворот кишок в желудке; тогда, чтобы не попасть под его пагубное влияние, я отвернулся в сторону и задался вопросом: где же Чистопрудный бульвар-то? Если есть станция с таким названием, то девяносто девять против одного, – на поверхности, где я уже стоял твёрдыми ногами, как гуманоид на краю лунного кратера, раскуривающего гаванскую сигару и наблюдающего в подзорную трубу за голубой (без подтекста) планетой, перед дилеммой: колонизировать её или подождать, пока сапиенсы сами себя не уничтожат, подкинув им пару разрушительных идей, – должен быть этот самый бульвар.