Она задумчиво уставилась на слугу.
– Послушай, Джоб. Ты всех в поместье знаешь?
– Дык почти что всех.
Он суетливо мёл пол, поднимая тучи пыли. Остановить бы его, да ведь только ещё больше занервничает. Поэтому Клодия ограничилась вопросом:
– А старика по имени Бартлетт? Его отправили на пенсию, списали из Дворца. Он ещё жив?
Мальчик поднял голову.
– Ага, миледи. У него домик в Хьюилсфилде. По тропочке от мельницы.
Сердце гулко забилось.
– Он… Его ум по-прежнему ясен?
Джоб кивнул и выдавил из себя улыбку.
– Острый, как бритва. Но он о дворце не больно-то много рассказывает. Спросишь у него – только зыркнет и молчит.
В конюшне потемнело – на пороге появился слегка запыхавшийся Джаред.
– Извини, Клодия.
Он взлетел в седло, а Клодия, поставив ступню на скрещенные ладони Джоба, тихо спросила:
– Что ты забыл?
Их взгляды встретились.
– Один очень важный предмет, который я не хотел бы оставлять без присмотра.
Он осторожно поправил тёмно-зелёную, с высоким воротником, мантию сапиента.
Клодия кивнула – конечно, речь шла о Ключе.
Выезжая, она задумалась о том, почему так смущена.
***
За пределами норы бушевал ураган. Беглецы соорудили костёр из высохших грибов, добавив немного горючего порошка, обнаружившегося в поклаже Гильдаса, и пожарили мясо. Все хранили молчание. Финн дрожал от холода, порезы на лице саднили. Кейро, похоже, тоже вымотался. Неизвестно, что чувствовала Аттия – устроившись в сторонке, она стремительно поглощала еду и держалась настороже, ничего не упуская из виду.
Наконец, Гильдас вытер жирные руки о мантию.
– Ты заметил какие-нибудь следы других узников?
– Овцы бродили сами по себе, – беспечно ответил Кейро. – Даже ограды не было.
– А Тюрьма за тобой следила?
– Мне-то откуда знать? Наверное, Очи спрятаны в деревьях.
Финн поёжился. В голове бродило гулкое эхо. Ему страстно хотелось, чтобы все, наконец, завалились спать – тогда он смог бы достать Ключ и поговорить с ним. С ней. С девушкой Снаружи.
– Не пора ли нам отдохнуть? – решился он.
– Звучит неплохо, – лениво протянул Кейро и начал устраиваться на ночлег. Однако Гильдас не отрывал взгляда от портрета, вырезанного в стволе дерева. Он подполз поближе и потёр изображение жилистой рукой с набухшими венами. Посыпались ошмётки лишайника, и узкое лицо проступило отчётливее на фоне зелёного мха. Ладони, державшие Ключ, казались настоящими – так тщательно они были прорисованы. Финн сообразил, что, должно быть, вставив Ключ, они замкнули какую-то цепь, встроенную в дерево. На миг его посетило странное видение: Инкарцерон как колоссальное существо, в чьи внутренности из проводов и костей они влезли незваными гостями.
Он сморгнул.
Кажется, никто не заметил, разве что девушка, не отрываясь, смотрела на него. А Гильдас в это время говорил:
– Он ведёт нас тем же путём, которым шёл сам. Словно по нити в лабиринте.
– Значит, он сам нарисовал свой портрет? – намеренно растягивая слова, процедил Кейро.
– Разумеется, нет, – обиделся Гильдас. – Это алтарь, созданный сапиентами, которые следовали за ним. Надо бы нам по пути поискать и другие знаки.
– Жду не дождусь.
Кейро улёгся поудобнее и свернулся калачиком.
Гильдас сердито уставился на его спину. Потом обратился к Финну:
– Достань Ключ. Надо бы его поберечь. Путь может оказаться длиннее, чем мы предполагаем.
Вспомнив о бескрайнем лесе, Финн призадумался – не придётся ли им блуждать по нему вечно. Он осторожно извлёк Ключ из шестиугольной скважины. Раздался тихий щелчок, и в норе мгновенно потемнело, а свистящие обрывки фольги затенили отдалённое свечение тюремных огней.