– Да, пожалуй. Пойду к себе в башню. Прошу простить меня, сэр.
Он качнулся вперёд. На миг Клодии показалось, что отец не намерен его пропускать – Смотритель и сапиент стояли лицом к лицу. Затем Смотритель отступил, криво ухмыляясь.
– Если желаете, чтобы ужин принесли вам в комнату, мы за этим проследим.
Джаред лишь кивнул.
Клодия проводила взглядом учителя, удаляющегося шаткой походкой вдоль тисовых изгородей. Она не посмела взглянуть на скамью, но знала, что та пуста.
Смотритель сел, закинув ногу на ногу.
– Замечательный человек наш сапиент.
– Да. Как вы сюда пробрались?
Он рассмеялся.
– Ах, Клодия! Я придумал этот лабиринт задолго до того, как ты появилась на свет. Никто кроме меня не знает всех его секретов, даже твой драгоценный Джаред.
Положив руку на спинку скамьи, он повернулся и тихо промолвил:
– Полагаю, ты кое в чём меня ослушалась, Клодия.
Она сглотнула.
– Да?
Отец мрачно кивнул. Их взгляды встретились.
Всё как всегда – он играет, дразнит её. Внезапно она поняла, что больше не в силах вынести ни всех этих интриг, ни дурацких игр.
– Хорошо! Я вломилась в ваш кабинет. – Она посмотрела прямо на него, лицо её пылало от гнева. – Вам это известно, вы поняли это сразу, как только вошли туда! Так чего же мы притворяемся?! Мне хотелось туда заглянуть, а вы никогда не разрешали. Никогда не впускали меня внутрь. Поэтому я сама туда влезла! Признаю, я виновата! Я прошу прощения!
Он уставился на неё. Кажется, он потрясён? А вот её точно колотило. Все накопленные за долгие годы гнев, страх и ярость оттого, что её жизнь – да и жизнь Джареда тоже – пронизана фальшью, вспыхнули с новой силой.
Отец торопливо вскинул руку.
– Клодия, успокойся! Конечно, я знал. И не сержусь. Скорее, я восхищён твоей изобретательностью. Во дворце тебе это очень пригодится.
Клодия уставилась на него, и на мгновение ей показалось, что отец испуган. И даже более того, смущён.
И он не упомянул о Ключе.
Лёгкий ветерок колыхал розовый куст, нагоняя волну удушливо-сладкого аромата. Клодия молчала, поражённая тем, что отец настолько явно обнаружил свои чувства. Однако когда Смотритель вновь заговорил, его в голос вернулись привычные едкие нотки:
– Надеюсь, вы с Джаредом насладились свершёнными открытиями? – Он резко поднялся. – Граф ждет.
– Не хочу его видеть, – хмуро произнесла она.
– У тебя нет выбора. – Он склонил голову и зашагал к проходу. Глядя ему в спину, Клодия, неожиданно для самой себя спросила:
– Почему в доме нет ни одного портрета моей матери?
Она и сама не знала, почему сказала это, но голос прозвучал необычно резко и требовательно.
Он встал как вкопанный.
Сердце Клодии забилось – что она творит?! Только бы он не оборачивался, только бы не видеть сейчас его лицо! Прояви он слабость – это испугало бы её. Если его ненавистный самоконтроль даст трещину, не обнажится ли под ним нечто ещё более страшное?
– Ты зашла слишком далеко, Клодия. Не испытывай моего терпения, – бросил он, не обернувшись.
***
Оставшись одна, Клодия осознала, что вся съёжилась в комок, мышцы спины и шеи занемели от напряжения, а пальцы судорожно вцепились в шёлк юбки. Она заставила себя глубоко вдохнуть и выдохнуть.
Затем вдохнула ещё раз.
Губы были солоны от пота.
Зачем она спросила? Откуда вообще взялся этот вопрос? Она никогда не думала о матери, не пыталась её себе представить – словно той вовсе не существовало на свете. Даже будучи малышкой и видя других девочек двора в сопровождении их суетливых мамаш, ни разу не полюбопытствовала, где же её собственная.
Клодия принялась грызть и без того обкусанные ногти.