– Не это тревожит меня. Я видела сегодня во сне воробья держащего в клюве засохшую розу, а ещё то, что Хлоя умерла.
– Значит, время её пришло, – пожав плечами, ответил на это старик. – Мне будет её не хватать; сколько помню себя, она всегда была рядом.
– Но ведь это только сон! – поражаясь его словам, воскликнула девушка, привлекая внимание заканчивающих трапезу переписчиков, сидевших в другом конце стола. Нельзя считать мёртвым того кто ещё жив!
– Сны не что иное, как замыслы Богов, которые они вкладывают в голову человека. Тебе ничего уже не изменить.
– Возможно, – ответила девочка, гневно сверкнув глазами, будто именно Бальтазар был причиной грозящей старухе гибели. – Но я не могу просто смотреть, как она умирает и сделаю всё, чтобы этого не произошло!
Слух о том, что Хлоя скоро умрёт, быстро разлетелся по дому. Сама женщина всё также неторопливо занималась домашними делами, с удивлением ловя на себе тревожные, жалостливые взгляды, ведь спустя недолгое время каждый из писцов был уже в курсе уготованной ей судьбы. Короткий зимний день быстро подошёл к вечеру. Хлоя медленно несла на коромысле небольшие кожаные вёдра с водою для кухни, когда стоявшая во дворе на вершине холма телега, к колесу которой прикрепили новый железный обод, но почему-то не убрали со двора, внезапно соскочила с подставленного камня.
Набирая ход повозка, катила, стремительно приближаясь к застывшей на месте старухе, что полными не страха, а скорее удивления глазами смотрела на неё. Вдруг Фейга, весь день со стороны наблюдавшая за женщиной, с истошным криком бросилась к ней, в последний момент, повалив на землю и несущаяся подвода врезалась бортом в забор, а колёса замерли в считанных дюймах.
Бросив работу, все кто был в доме выбежали на улицу, глядя с крыльца на лежащих в грязи плачущих женщин. Но ник-то не подошёл к ним, словно это было опасно, будто боялись они, зная об уготованной Хлое участи накликать несчастие и на себя. С трудом подняв старуху на ноги, Фейга вела её к дому. Неохотно расступившись, писцы глядели им в след, а стоящий в стороне Бальтазар сказал, выражая общее мнение:
– Тебе не изменить судьбу.
– О чём это ты? – спросила Хлоя, недоумённо глядя на хозяина дома, тот мочал и не выдержав, Ронин, один из писцов, совсем молодой мужчина ответил:
– Девчонка видела во сне тебя мёртвой, – старуха остановилась, переводя дыхание, и уперев руки в бока, спросила Фейгу, глядя на неё ставшим вдруг пустым взглядом: – Почему ты не сказала мне, что моё время пришло?
– Это только глупый сон.
– Нет, в Башне Молчания уже заждались меня души предков. Вся моя родня давно там, лишь я ещё зачем-то топчу землю.
– Не тебе это решать. Я сама чуть было не умерла раньше срока, но Валаам спас меня, вырвав из лап смерти. Считай, что отдаю долг.
– Ты – другое дело, я совсем старуха, меня ничего больше не держит здесь.
– Не тебе это решать, – повторила девочка и, оставив женщину во дворе, пошла к дому, бросив напоследок: – Не смей больше умирать. Я спасла тебя раз, спасу и второй, но если ты не хочешь жить, я ничего не смогу сделать.
Прошло несколько похожих друг на друга дней. Хлоя полностью бросив заниматься домом, готовилась к смерти, ожидая её каждое мгновение, но смерть не спешила и старуха сидела целыми днями на улице, безучастно глядя на обыденную суету вокруг. Теперь на Фейгу легли все заботы; Бальтазар подумывал взять ей помощницу, но пока Хлоя была здесь, дом считался помеченным смертью.
Непорочная Дева была Богиней нового Добробрана, культом избранных – узкого круга королевских вельмож, среди простых людей верование в Отверженного Бога оставалось непоколебимо. Пусть клирики Храма считали его нечестивым, народ настойчиво цеплялся за старую веру, как за разорванную материнскую пуповину, сохраняя в душе традиции предков. Нужно было время, много времени, чтобы одна из этих традиций победила окончательно, либо обе они слились воедино, в своеобразный симбиоз.
Прошло пять дней после того, как катящаяся телега едва не раздавила Хлою. Всё это время служанка просидела во дворе, и Фейге приходилось почти насильно кормить её, ухаживая как за маленьким ребёнком. От тревожных ожиданий или просто от неподвижного сидения ноги её разболелись ещё больше, и Бальтазар с трудом уговорил писцов занести её в дом. Теперь она лежала в их общей комнате, и девочке удавалось с большим трудом заставить её выйти к столу. В один из таких редких моментов, кусок лукового пирога попал не в то горло. Старуха закашлялась, кровь прилила к голове, казалась, сейчас она лопнет от чудовищного давления. Хлоя задыхалась, умирая мучительной смертью у всех на глазах, но Бальтазар и все остальные бывшие в тот момент за столом ни сделали ничего, чтобы спасти её, завороженно глядя на содрогающуюся в конвульсиях женщину, уверенные в том, что такова воля Небес.
Но тут из глубины дома раздался быстро приближающийся стук деревянных подошв и, влетев в трапезную, Фейга замерла на миг, а потом бросилась к женщине. Тщетно она пыталась ей помочь и тогда с перекошенным от злости и бессилия лицом потребовала от Бальтазара:
– Сделай что-нибудь! Возьми, свой чёртов посох и верни её к жизни, ведь она сейчас задохнётся! – но старик скорбно глядя на неё лишь ответил:
– Ник-то не может изменить судьбу.
– Не говори за всех, мерзкий старик. Валаам не раз исцелял людей, и мёртвые оживали по слову его, ты же готов дать умереть нам всем, если это совпадает с догмами твоей веры. – Кричала Фейга, пытаясь вернуть к жизни несчастную. Она трясла её, пытаясь протолкнуть застрявшую пищу, но всё было тщетно, и Хлоя умирала, заходясь в кашле. И тут резко поднявшись, старик сделал к ней шаг, занеся над головой руку, и девчонка решила, что он ударит её за дерзкие слова, но вместо этого Бальтазар хлопнул ладонью старуху между лопаток. Злополучные крошки выпали изо рта комком чёрной слизи, и служанка сделала глубокий хриплый вдох.
– Извини, Хлоя, – сочувственно произнёс Бальтазар, извиняясь за слабость сострадания, не давшую ей смерти, она же со свистом жадно хватала воздух посиневшими губами глядя безумным взглядом на сидевших напротив писцов. Даже когда старуху вернули к жизни ни один из них не нашёл в себе силы сказать ей хоть слово.
***
Время шло, неумолимо приближаясь к весне. Влажные ветры теперь дули с юга, пробуждая землю от зимнего сна; ночь уменьшалась, словно тая в ладонях становящихся всё длиннее дней. Шедший неделю дождь и снег верховий наполнили Лею, и она, упираясь в левый берег почти у горизонта стремительно несла свои воды к низовьям, где-то там, у далёкого Форта Канингема впадая в Азгорское море.
Ещё в день жестокого сновидения, Фейга раздумывая над ним, пришла к выводу, что нужно, во что бы то ни стало найти кодекс, из которого воробей вытащил розу, ибо он есть ключ к происходящему. Но как ни всматривалась в корешки книг, ничего похожего увидеть не смогла. Потом на неё навалились заботы с Хлоей, работой по дому и обучению грамоте и лишь спустя несколько дней она, принеся лестницу, приступила к поискам.
Беря с полки книгу за книгой, она внимательно вглядывалась в них, листала страницы, но ничего важного не замечала. В основном то были молитвенники и проповеди Ария, религиозные трактаты да редкие рукописи на другие темы. Пройдя один ряд верхней полки, она принялась за другой. Книжный шкаф высотою в добрые десять футов занимал всю стену от пола до потолка, и лестница, удобная высокому Бальтазару была недостаточной для маленькой Фейги. Стоя на цыпочках на верхней ступени она осторожно переставляла тяжёлые фолианты, и вдруг потеряв равновесие, схватилась за корешок ближнего к себе кодекса. Книги с лежащими на них рукописями зашатались и, спрыгнув на пол, закрыв голову руками, девочка с замиранием сердца ждала, что шкаф сейчас придавит её, но этого к счастью не произошло. С сожалением глядя на прерванную работу она бросила оставшийся в руке маленький кодекс на стол, собираясь вновь взбираться по лестнице, и в этот момент из страниц вывалился засушенный стебель. Пусть это была не чёрная роза, а обычный придорожный цветок аналогия казалась слишком явной и девочка с замиранием сердца схватила кодекс, раскрыв на своеобразной закладке.