Почувствовав, как сжалась в его руке беспомощно прекрасная, родная и маленькая детская ладошка, ротмистр понял, что погорячился, после чего черты лица его, до этого превратившиеся в суровую маску, смягчились, и он еще раз нежно приобнял свою дочурку.
– Ничего не бойся, Настенька! Знай, что никто и никогда тебя не обидит! Я обещаю тебе это как отец!
Сдернув седельную сумку и повесив ее на плечо, Жуковский бросил поводья немного ошарашенному Густаву и размашистым шагом бывалого кавалериста, продолжая сжимать в ладони маленькую детскую ручку, направился в сторону дома.
Насте было всего семь лет и в своем возрасте она уже подавала надежды, что станет в будущем замечательной женой для какого-нибудь хорошего и достойного ее руки обеспеченного человека. В отличие от своих сверстниц, она никогда не была замечена в каких-либо детских шалостях, зарекомендовав себя со всех сторон исключительно как тихий, скромный и на удивление вдумчивый ребенок.
Родители не жалели ни денег, ни сил, чтобы привить в ней интерес к этикету, арифметике, письму, а также танцам и иностранным языкам. Несмотря на свой ранний возраст, девочка не хуже послушника богословской школы умела уже и читать, и писать, и даже слагала иногда какие-то незатейливые и наивные, по-детски простые и исполненные добродетели несложные стишки.
Всем успехам Насти немало способствовала одна интересная и полученная, видимо, еще с рождением характерная ее черта, а именно: неумное и совершенно неистребимое, волнующее ко всему сущему непомерное любопытство.
Не было в мире ничего, что не было бы интересно девочке. Ей было любопытно, почему по утрам встает солнце, а по ночам зажигаются на небе звезды. Почему каждое лето сменяется осенью, а потом листопад постепенно покрывается снегом. Почему гуси с утками, в изобилии живущие в камышах прудов и рек, улетают зимовать на юга, а стоит сойти снегу и появиться цветам – возвращаются обратно.
Все это было до ужаса любопытно девочке, и все это она очень любила познавать, очень часто надоедая взрослым своими наивными и глупыми вопросами, но более всего драгунская дочка обожала сказки.
Иногда ей читала их мама, иногда – бабушка, но всякий раз потом девочке снились волшебные сны, в которых ее окружали и гномы, и эльфы, и обязательно появлялся в конце некий прекрасный, романтичный принц. Он танцевал с ней вальс и непременно обещал, что возьмет ее замуж, когда Настя станет чуть больше и можно будет попросить у папеньки ее руки.
Изучая окружающий мир во всех его невероятных проявлениях, и слушая перед сном прекрасные сказки, Настя искренне верила в магию и чудеса и была уверена, что есть на свете некий волшебник, которого нужно только позвать, и он обязательно исполнит все желания. Именно встреча с волшебником превратилась постепенно в ее глубочайшую и сокровенную, ожидаемую с трепетом прекрасную детскую мечту.
В этот вечер она утащила за ужином кусочек сыра, надела его на прутик и уселась на колени перед обнаруженной еще днем крохотной мышиной норкой. Настя очень любила животных и очень хотела накормить сегодня мышку, когда, притаившись в ожидании животного, она услышала неожиданно весьма интересный родительский разговор.
– Всякое видел и со всякими дело имел, – говорил ее отец, совершенно несвойственно для себя опрокидывая один за другим стаканы березовой водки, и даже и не думая закусывать их заботливо пододвинутыми женой малосольными огурцами. – И турок, и поляков, и кочевников степных – со всеми приходилось биться в поле. И смерть я видел с кровью, война она и есть война. Но что сегодня мне открылось, в наше мирное-то время, так то уму совсем непостижимо!
– Да что ж там было-то такое? – допытывалась до него мама Насти, голубоглазая и златовласая женщина по имени Наталья.
– Пришли на днях к губернатору беженцы из деревушки, в полднях пути что от Тамбова. И поведали, что будто поп их новый, настоятель церкви, стал чернокнижник да колдун. Черную проповедь распространяет мол и к ритуалам сатанинским приобщает.
– Да ну, не может быть! – отмахнулась женщина.
– Ну вот и губернатор хотел их поначалу гнать взашей, да епископ наш, владыка Арсений, припомнил вдруг, что в краях тех, по слухам, внезапно люди пропадать начали. Незамужние девки да дети в основном. А ведь владыка известный борец с ересью и интуиция у него одна из лучших в этом деле. Подумал отче, а не причастно ли к пропажам этим то село. Да и название-то у села какое-то недоброе было, «Угрюмовкою» звали.
– Владыка Арсений может в каждом увидеть еретика, чем раздражает, по слухам, уже Святейший Синод. Не удивительно, что сплетни у него вызвали интерес.
– Вот и решил владыка проверить, о чем там беженцы глаголят, да отправить с инспекцией в село то своего помощника, отца Никифора. А губернатора просил лично, чтобы священника солдаты на пути сопровождали. Тот дал добро, а потому, взяв с нами отца святого, поднял с утра я эскадрон, и поехали мы рысью с деревушкой ознакомиться. О, если б знал я, что увижу…
– И что вы обнаружили в селе? – с живейшим любопытством спросила мама Насти, а вместе с ней и девочка навострила ушки.
– Деревня та стояла на поляне, окруженная со всех сторон лесами. Дома добротные, богатые. Скот мычит, куры кудахчут, мужики да бабы с детишками… На нас все удивленно смотрят. Ну, вроде б, честь по чести все. Собрался было развернуться, а отец Никифор возьми да и войди в храм местный! С инспекцией церковной, значит. Выбежал оттуда в диком ужасе и кричит во все горло! Вот уж воистину, что более богомерзкого быть места на свете не может!
– И что ж было в храме? – с еще более неуемным любопытством воскликнула женщина.
– Да помилует нас Спаситель! – перекрестился ротмистр. – Ведь это ж надо – за иконостасом огромная гора из мелких детских черепов! И это все как пирамидка в центре круга дьявольского выложено было! Икон на стенах там будто бы и отродясь не было, а вместо них там мужики да бабы, на колья, что из стен торчали, грудью насажены! И кровь их прямо к алтарю сатанинскому в центре церкви той стекала. Это уж потом отец Никифор рассказал.
– Ужас какой! – побледнела Наталья. – Ну а дальше что?
– В общем, стоило отцу лишь выбежать из храма, как похватали тут же жители Угрюмовки топоры да лопаты с вилами, и на солдат моих набросились. Семь человек в бою мы потеряли, но нечисть все же палашами перебили. Потом приказал я солдатам врываться в дома, чтобы понять до конца, что в селе том происходит, а там в каждой хате человеческое мясо в погребах заготовлено! Солонина вроде как. И мясом этим нелюди уже давно, видать, питались! В итоге, по велению священника, мы жителей оставшихся согнали дружно в церковь, да и сожгли ее, ко всем чертям! Такой стоял на всю округу вой – как будто бесы преисподней оплакивали гибель своей паствы! А кто из церкви выбраться пытался – уж тех мы палашами с пистолетами… Одно неясно – куда их главный колдун пропал. Как ни искали его – так и не нашли.
– Свят, свят… – перекрестилась мама Насти, не забыв поцеловать нательный крест. – Да неужто ж эти ироды совсем так близко к нам, в Тамбовской-то губернии, бесчинства творили?
– Да что бесчинства… – устало произнес Жуковский. – Как церковь прогорела – зашел я внутрь, чтоб проверить, не осталось ли кого в живых. Живых-то там, конечно, не осталось… Да вот прошел когда я за иконостас, да пнул ногой по детским черепам – рассыпались те по полу, а под ними обнаружил я книгу черную, в переплете кожаном. И ведь не взял ее совсем огонь. А в книге той – тайны магии черной да ритуалы страшные, как нечисть всякую к себе призвать. На латыни написана, я сам там ничего не понял. Хорошо хоть – отец Никифор в этой грамоте супостатской хоть немного разумеет. Мало что он прочел нам, но и того хватило. На редкость богомерзкая книга! Ведь это ж надо – чтоб самого Люцифера там архангелом именовать?