Поскольку смотровые окна были в храме только на втором этаже, Настя решила подняться туда и посмотреть, что происходит.
На улице было уже темно, но, тем не менее, со всех концов города к собору стягивался бранящийся матом и держащий факелы в руках отчего-то очень злой и вооруженный вилами народ.
То здесь, то там среди простых городских жителей мелькали черные рясы монахов из Казанского мужского монастыря, а также темно-зеленые мундиры полицейских и пехотинцев Тамбовского гарнизона. Последние с помощью ружей с примкнутыми штыками очень слаженно и грамотно оттесняли от храма горожан.
Настя почувствовала, что запахло жареным и поняла, что, пока она спала, ренегат в рясе предал ее и сдал властям. А ведь она всего лишь избавила мир от развратника, а также от насильника и, возможно, убийцы! Правда – теперь еще и от обманщика, который под эгидой церкви скрывал свои постыдные и низменные богомерзкие дела.
– Значит, смерти моей хотите… – прошептала девушка. – Не уверена, что у вас это получится. А если и получится – то ужасно дорогой ценой!
Меж тем солдаты оцепили храм, толпа махала в его сторону кулаками и что-то яростно кричала. Потом вдали послышался бой барабана, и девушка увидела, как в сторону собора направляется широкий строй солдат в пехотных мундирах.
Из оружия у них были гладкоствольные ружья со штыками, как и у оцепления, а также однолезвийные пехотные тесаки, носимые на перевязи через правое плечо.
Девушка узнала в них солдат двадцать седьмого Витебского полка, постоянно дислоцированного в городе, во главе которых, ступая твердо и размашисто, шел высокий офицер с поднятым перед собою драгунским палашом.
По плечам его были рассыпаны густые седые волосы, а глубокие черные глаза, уже покрытые паутиной морщинок, смотрели перед собою грозно, властно и уверенно.
Сердце девушки забилось часто-часто, ибо она узнала в нем отца.
Подойдя к храму, он скомандовал что-то солдатам, и строй остановился. Судя по количеству пехотинцев, их было здесь не меньше роты.
Когда-то в прошлом он все-таки оставил службу в кавалерии, чтобы жить в Тамбове, и, перейдя в пехоту, дослужился в ней до подполковника. Многие полагали, что это не последнее его звание, так как в губернии он заслуженно пользовался всеобщим уважением и авторитетом, и честь его с достоинством по-прежнему оставались чисты и незапятнанны.
Настя не знала о том, что отец не поверил в ее ужасное воскрешение вампиром, но после доноса священника решил лично разобраться в ситуации, дабы очистить благородное имя своей любимой дочери. Солдат же он привел для того, чтобы не позволить народу совершить самосуд над убийцей (или убийцами) его слуги, Густава.
Подполковник был очень привязан к немцу и совершенно не подозревал о его развратных тайных пристрастиях. Даже тот факт, что Густава нашли в могиле Насти без штанов не смог раскрыть офицеру глаза, и он был уверен, что все происходящее есть не что иное, как попытка недоброжелателей лишить его семью заслуженной офицерской чести.
Помимо убийства Густава, была еще одна причина, куда как более важная, по которой Жуковский привел сегодня к храму солдат. Самосуд он собирался устроить сам, чтобы лично отомстить за разорение могилы своей безвременно ушедшей и единственной родной наследницы.
Пройдя сквозь строй окруживших собор пехотинцев, он вышел на площадку перед входом и прокричал:
– Выходите, выходите, кто бы вы ни были! Именем Его Императорского Величества, вы арестованы!
В ответ на его слова разбилось окно храма на втором этаже, и прямо под ноги достойного офицера оттуда выпало до жути изуродованное тело, в котором Жуковский вскоре узнал добросердечного и почтенного, благочестивого отца Николая.
Народ зароптал и начал размахивать факелами, и оцепившим храм солдатам пришлось прикладывать все усилия, чтобы оттеснить толпу от собора.
– Нечистая! – кричали люди. – Ведьма! На костер ее! На костер!
Увидев, что в горло священника вбит православный молитвенник, побледнел даже бывалый подполковник.
– Проклятые богохульники! – прошептал он и, подав знак двум пехотинцам и ефрейтору, велел им пробраться в храм.
– Со слов отца Николая там всего одна женщина. – Найти, поймать, арестовать и доставить ко мне!
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – козырнул ефрейтор и, выставив перед собою ружья со штыками, топая сапогами, военные вошли внутрь храма.
Некоторое время было тихо, а потом раздались истошные крики, звон штыков, прогремел выстрел, и снова наступила тишина.
Спустя несколько мгновений, не дав подполковнику опомниться, из разбитого окна собора, прямо ему под ноги, были выброшены три оторванные от тела головы. В том, что их именно оторвали, Жуковскому сомневаться не приходилось.
Не раз оказавшись в своей жизни в самом пылу военных действий, офицеру случалось видеть всякое, но с подобной страшной жутью ему пришлось столкнуться впервые.
Он и представить не мог, что за страшная сила могла вырвать человеческие головы прямо из тел. На одной из них осталась даже выдранная с мясом и сочащаяся кровью верхняя часть позвоночника с обломками ребер! И понять, как это сделано, подполковнику было не в силах.
– Слепухин! – позвал Жуковский.
Из строя вышел молодой и мускулистый обер-офицер со светлыми волосами, голубыми глазами и в мундире поручика. Отважный взор его, смотрящий на то, что выкинули из храма, был спокоен, уверен и даже чуточку насмешлив.
– Да, ваше высокоблагородие?
– Говорят, что в этом храме пирует то ли ведьма, то ль вампир.
– И верите вы в это?
– Да не сильно что-то верится… – задумчиво проговорил Жуковский, разглядывая лежащие перед ним оторванные головы.
– Вот и я не поверю, пока той нечисти сам хвост не оторву.
– Вот и славно! Возьми-ка первый взвод, и разберись, брат, что да как.
– Слушаюсь! – козырнул Слепухин и оголил свою шпагу.
Обернувшись к солдатам, офицер прокричал:
– Взвод! Ружье наперевес! В атаку, вперед! – и самым первым, скорым шагом, он ворвался в храм.
Прямо в середине зала он увидел лежащие вповалку растерзанные тела вояк-пехотинцев. Краем глаза заметил, как храм наполняется солдатами, держащими перед собою наготове ружья со штыками.
– Батюшки-светы! – успел перекреститься один из служивых, а потом…
Потом на пехотинцев набросилась смерть.
– Ура! – прокричал поручик взводу, отчего-то чувствуя, что с этой командой он опоздал.
Слепухин всю жизнь был отважным бойцом, отчего и дослужился в свои молодые годы уже до поручика. Не дрогнул он и сейчас. Но видеть, как между солдатами мечется тень, сметая все на своем пути, как мимо него летят оторванные конечности, какие-то внутренности, бьются об стены тела и только крики возносятся под купол храма… То было выше его понимания.
Для Насти в этот момент мир воспринимался как в замедленной съемке. Вот один солдат заносит над нею тесак, но медленно, очень медленно… Хватая его за руку, она с усилием отрывает ее от тела. Солдат кричит и хватается за обрубок, но вот другой боец уже направляет на нее ружье.
Метнувшись в сторону, Настя видит, как пуля поражает другого пехотинца и тут же подскакивает к тому, кто стрелял. Повалив его на пол, хватает за подбородок. Еще движение, и голова стрелка оторвана, спазмирует мышцами у нее в руках. Она швыряет ее в очередного нападающего, тот падает от удара и, конечно же, становится для Насти очень легкой добычей.
Потом вдруг боль в боку. Очень резкая боль. Она оборачивается и видит Слепухина. Все-таки не зря он прослыл самым бравым офицером во всем Тамбовском гарнизоне. Улучив момент, когда тень проносилась мимо, он успел-таки достать ее своей пехотной шпагой.