«Полицейская» школа стрельбы хорошо сочетается с гражданской оборонительной стрельбой. Это стрельба до победного конца или до исчезновения угрозы. У военных она чаще называется «беспорядочной». Кроме того, полицейские стреляют из положения приседа, направив ствол вверх, или стоя, направив ствол вниз. Это делается для того, чтобы избежать случайного поражения прохожих. В случае с Маленьким Гуком ничто не мешало убийце выпустить в парня целую обойму, но он этого не сделал. Только «пиф-паф», как при работе по мишени. Привычка. Практическая привычка.
Полицейские приучены стрелять хватом Уивера, держа пистолет в двух руках. Так сейчас стреляет весь мир. Этот хват пришёл от американской полицейской пистолетной школы. Он объясняется не только необходимостью создать при стрельбе устойчивость пистолета, но ещё и тем, что у «копов» пистолет – основное оружие, в то время как у военных – дополнительное и только для «дистанций рукопожатия». А если возникает необходимость плотного огня, стрелок должен мгновенно заменить чахлый ствол армейского «Кольта» на штурмовую винтовку, которая висит у него на плече. Потому хват Уивера не для армии. То есть, полицейский может использовать две руки одновременно, удерживая основное оружие, а военный – нет. Но чтобы стрелять так эффективно, как стрелял убийца Маленького Гука, практиковать нужно ежедневно.
Зигель знал две «военные» пистолетные школы. И всё-таки он был почти уверен, что работать по двум школам ему не придётся: внимание разведчика привлекла специальная группа «Парашютисты – спасатели»[15]. Это было связано с тем, что её стрелки практиковали особые методы пистолетного боя, оперативную, специальную стрельбу, выживание и прочее. Кроме того, они, по роду своей деятельности, свободно стреляли с глушителями, что в обычных клубах было запрещено, а секретность этой группы делала её недосягаемой для ФБР и полиции.
Скоро оказалось, что запрос по «спасателям» следует согласовать с начальством. Зигель выругался про себя и пошёл к полковнику, имея по делу о самолётах труп своего информатора и ни одного намёка на «умышленный волевой акт». Зигель вдруг представил себе, что будет если полиция не сегодня-завтра прихватит убийцу, а им окажется какой-нибудь темнокожий безработный, просто удачливый в стрельбе по прохожим.
О’Брайн считал себя строевым разведчиком, поэтому версия Кулунды ему понравилась. Она опиралась на простую и надёжную истину – хорошо стреляет тот, кто умеет это делать. А умеют это делать немногие. Полковник направил запрос по «спасателям», но каждый шаг Кулунды теперь был на виду начальника DPI.
О’Брайну и в голову не пришло затронуть тему мотива этого убийства специалистом из «Айр форс». На первом месте у полковника всегда стояла «физическая» доказательность, а уже потом всякая там психология. И в этом он был стопроцентным американцем, впитавшим с молоком матери постулат: «Хорошо только то, что практически ценно. Всё остальное бесполезно, а значит, и нехорошо».
Полковник подключил к дознанию Кулунды лейтенанта Дика Симонса из группы, зависшей на проблемах дистанционного видения.
Симонс принёс кофе в бумажных стаканчиках, и, усевшись прямо на стол, разведчики заспорили об особенностях ночных прицелов. Дик тоже кое в чём разбирался. Он когда-то брал уроки стрельбы у Бретта Мак-Куина из «Калифорния пистолкрафт». Для американских спецов по стрельбе это имя кое-что значит.
Менее чем через час разведчики знали, что среди воздушных спасателей оказалось только двое левшей. Куда сложнее было определить, находятся ли они сейчас на дежурстве в Форт-Брегге или слоняются по штату.
Зигель, не особенно полагаясь на успех, подключил к запросу и баллистический аспект. Пули, извлечённые из трупа, соответствовали стандарту 11,43 миллиметра, то есть сорок пятому калибру. Стрелять могли из чего угодно. Например, из «Кольта-Дифендера», двадцать первого «Глока» или ещё из чего-нибудь популярного. Но так бы думал любой полицейский служака, а Зигель знал, что сорок пятым патроном этот парень мог стрелять только из специального пистолета МК 23 МОD «Хеклер и Кох» с глушителем фирмы «Сандертрэп».
Пули, извлечённые из трупа полицейскими, не экспертировались, но, по описанию в акте вскрытия, расширяющиеся пулевые каналы подсказывали Зигелю, что это «Блэк Талон»[16]. Точно, «Блэк Талон».
Для того чтобы найти убийцу по двум стандартным пулям, требовалось чудо, счастливый случай, как это обычно бывает в кино, чем и дискредитируется вся система дознания. Никаких счастливых случаев, только процессуальные действия! И тут Зигеля осенило: кой чёрт ему нужна была стандартная процедура, он забыл, где работает!
Однако Симонс перехватил его вдохновение простым и банальным вопросом:
– Тебе не кажется странным, что он не сбросил оружие где-нибудь поблизости?
– Нет, не кажется. У это парня – специальный пистолет, и по его регистрации мы сразу бы вышли на стрелка. Это тебе не какой-нибудь «палёный» «Кольт» за сто баксов.
– Или он использовал табельное оружие, которое обязан вернуть в ящик.
Зигель сразу оживился. Такой вывод означал, что убийца у них в кармане. Достаточно было только получить санкцию на проведение негласной баллистической экспертизы по всем «хеклерам и кохам» воздушных спасателей.
– Да, но на это уйдёт уйма времени, – говорил О’Брайн, расхаживая по кабинету, – а мы не приблизились к разгадке самолётов ни на шаг. Линию твоего информатора стоит вести только в том случае, если окажется, что и Лероя прибили. Того, о ком упоминал информатор. Тогда уже будем делать выводы. Например, о том, что ваш разговор «на контакте» кем-то прослушивался.
Лерой по полицейским сводкам не проходил. Но куда большее разочарование ждало Зигеля, когда он прочитал на экране компьютерного монитора данные по баллистическому запросу. У спасателей… не было таких пистолетов. Они пользовались специальными «Беретами», «девятками» – 92 SBS «Special» под девяти- миллиметровый патрон.
Весь вечер Зигель просидел в баре на сорок седьмой улице, напротив сверкающих витрин «алмазного рынка». Он заказал себе огромный обрубок пирога с ореховым кремом и теперь ковырял его ложкой. На улице было холодно, шёл мокрый снег, отчего стальные панели и столики бара добавляли душе оцепенения.
Урсула уехала к матери в Мервиль, оставив Петера на неделю одного. У них не складывались отношения. Зигель стал заправским американцем, с престижной работой и особым положением в обществе. Толстая и близорукая Урсула, забывавшая по вечерам чистить зубы, а по утрам смотреть на себя в зеркало, начала раздражать Петера. Она это не замечала. Она жила миром университетской науки и не замечала того, что творится вокруг. Петер прирастал к дорогим костюмам из магазинов на Парк-авеню, а она осталась девушкой в стиле «садовых комбинезонов». Петер засматривался на чёрный лакированный «Порш» в витрине «Плаза-стиля», а она предпочитала велосипедные прогулки. Урсула жила в другом мире. Она сохраняла себя, оставаясь «вечной студенткой», поскольку в роли светской дамы была бы просто смешна.
Его мысли прервал внезапно появившийся Дик Симонс. Дик набросил плащ на стальные пальцы вешалки и заказал себе кофе с бразильским ромом. По его физиономии Зигель сделал вывод, что в дознании открылись новые обстоятельства. Обсуждать подобные вещи в баре инструкция запрещала. Симонс допил кофе, и они пошли к его машине.
– Я был в полицейском управлении Куинса, – сказал Симонс, усевшись за руль. – Представь себе: свежий труп, под деревом следы кроссовок, предположительно – средний рост, оружия нигде нет, значит, с собой унёс; у полицейских должно быть горячее желание пошарить по округе на предмет подозрительных персон. И что же? Получив наводку, одна из патрульных машин догоняет такого парня. В кроссовках, идёт нервно, слишком быстро для бездельника. Его останавливают, и он предъявляет карточку специального агента ЦРУ Тимоти Рой Беркли. Полицейские не имеют права его досматривать.