Будучи выброшенным из своего общества, Батлер приобрел множество оборотистых приятелей: в Лондоне, Париже, Риме, Ливерпуле и еще в десятке разных городов Европы, США, Канады и даже на Аляске. Были и преданные друзья, которыми он очень дорожил. Правда, жизнь раскидала их в последние годы по разным странам.
Из троих школьных друзей, к которым он испытывал совершенно особое чувство, осталось двое. Харрисон погиб в войну от пули, прикрыв собою Дэниела. Полонски не смог жить ни в этом городе, ни в стране, которая уничтожила лучших своих сыновей, и перебрался в Европу, забрав с собой нелюбимую жену. Дружбу со Стивенсом, возникшую в отроческом возрасте, не смогли разрушить впоследствии ни война, ни сплетни, ни дурная репутация одного, ни образцовая репутация другого.
Особые отношения связывали Ретта и с отцом Майкла. Мистеру Стивенсу с первой встречи нравился красивый, не по годам развитой, сдержанный юноша с дерзким взглядом, который быстро схватывал суть дела. Добрый, отважный, готовый всегда постоять не только за друга, за любого, несправедливо обиженного. Даже то, что он не ладил со своим отцом, положительно характеризовало Ретта в глазах старшего Стивенса, ибо мистер Фицджеральд не вызывал у него симпатии.
– Индюк напыщенный, упрямый, черствый и деспотичный! Ведь можно было тихо без скандала уволиться из Вест-Пойнта. Да и зачем было вообще посылать в военную школу наследника огромного состояния? – обсуждал именитого джентльмена мистер Джозеф со своей женой. – Мальчики могли бы жить у нас еще в школьные годы, обучаться на дому, но мне казалось, что пансион ближе к жизни. Потом вместе с Майклом поехали бы в университет…
Батлер с благодарностью вспоминал своего благодетеля. Он всегда знал, что может найти приют в доме Стивенсов. Мистер Джозеф был единственным, кто не испугался поселить у себя изгнанника после его возвращения из Вест-Пойнта. И после десяти лет скитаний Ретт тоже прибыл прямо к ним. Старик всегда принимал его как родного сына.
Батлер очень высоко ценил помощь судовладельца, с детства они с Майклом бегали к нему на пристань и в контору. Но еще важнее для него было отеческое отношение мистера Стивенса. Он не ругал его за непристойное поведение, не навязывал советов, не расспрашивал о его скитаниях, не корил за ту трагическую дуэль, в которой участвовал и Майкл в качестве секунданта. Теперь Ретт понимал, что во многом сам был виноват: не очень-то старался завоевать расположение людей, любил подшучивать над всеми, поддразнивать. Кому это понравится?
Мистер Джозеф обеспечил материальное благополучие и репутацию в профессиональных кругах не только своему семейству, но и поспособствовал восхождению Батлера – младшего, несмотря на его дурную славу и меткий блестящий юмор, который нередко сильно задевал мелких честолюбивых людей. Конкретных фактов непорядочности Ретта Батлера привести никто не мог, напротив, джентльмены считали его предельно честным в делах и удачливым. Именно благодаря этим свойствам своего характера он и оказался впоследствии в числе тех немногих, которым была доверена казна Конфедерации. К тому же по запросу сенатора Хемптона суперинтендант Военной Академии Генри Брювертон подтвердил глубокие знания по военному и инженерному делу бывшего курсанта Батлера, и тот совсем неслучайно проехался по промышленным городам Севера накануне войны, после злосчастной дуэли. Собранные им сведения не повлияли на течение событий, но умным людям позволили хотя бы задуматься.
Бывая в Чарльстоне, Ретт часто навещал постаревшего отца Майкла. Только в этот раз все откладывал визит, боялся, что по его виду тот догадается, до какого непотребного состояния он опять дошел. Но влюбленные взгляды Элис показывали, что ему удалось вернуть человеческий облик, и Батлер отправился к Стивенсам.
– Надолго к нам? – спросил старик, крепко пожимая руку названному сыну.
– Нет, уже уехал бы, да поджидал Майкла.
– Так должен вернуться со дня на день твой закадычный дружок. Когда вижу тебя, частенько вспоминаю, как он прибегал из школы разгоряченный и описывал нам очередное сражение, а в конце добавлял: «Учись я в другой школе, сколько раз был бы бит! Батлер всегда на моей стороне.»
– Майкл не любил драться, да и не умел. Тем не менее, всегда оказывался рядом в любой потасовке, если в ней был замешан кто-нибудь из нашей четверки. Не было человека, вернее и надежнее его, – с теплом в голосе поддержал Ретт. – Мы платили ему тем же…
Знаете, тогда я не задумывался о будущем, и уж тем более о последствиях своего поведения. Даже когда понял, что не склонен к военной карьере, и решил бросить Вест–Пойнт во что бы то ни стало, мне казалось, что я понимаю серьезность этого шага. Но я и представить себе не мог, что все обернется так. А Вы смелый человек, мистер Джозеф, – заметил бывший кадет.
– Скорее дальновидный, – хитро засмеялся тот.
– Что уж такого многообещающего вы сумели заметить в нищем мальчишке, содержавшем себя игрой в карты?
– Далеко не каждый в том возрасте, в котором ты был, может содержать себя хоть чем-нибудь, да ещё так, по-королевски. К тому же не карты владели тобой, а ты ими. Такая завидная сила характера в столь юном возрасте удивляла и даже внушала некоторого рода почтение. Ты уж прости меня, Ретт, но опекая тебя, я думал о своем сыне, ему трудно было бы найти лучшего товарища, чем ты. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк, и рад, что не ошибся. Состояния наживаются и исчезают, а умение работать остается с нами. Когда ты вернулся после своих долгих скитаний, к сожалению, не я один разглядел твои способности. Все папаши девиц на выданье засуетились. Будь у меня дочь, я, как и Хардман, приложил бы все усилия, чтобы выдать её за тебя.
– За человека, которого не принимали в обществе? – ухмыльнулся Ретт.
– Принимать, не принимать – это условности для ханжей. Сами – то они в каком поколении стали добропорядочными прихожанами? Копни любого, где есть состояние, обнаружатся опиум, работорговля, спекуляция, надувательство, захват чужого имущества… Весь Уолл-стрит стоит на этом. Так что профессиональный игрок, да ещё честный, – не самый большой грех на земле. Конечно, ваши с Джеком громкие загулы были лишними, но даже девушки знают, что всем мужчинам надо перебеситься. Ну а у меня, как отца, к тебе никаких претензий нет – ты ничего не предпринимал, чтобы втянуть Майкла в свои приключения. Это он сам уже в университете не избежал обычных соблазнов – карты, вино, девочки. Потому я и решил поскорее его женить.
– Спасибо вам, мистер Джозеф, за добрые слова! Только далеко не все ко мне относились так, как вы, хоть, возможно, и оценили мои достоинства, – ухмыльнулся Ретт.
– Видишь ли, одни не решались открыто противостоять мистеру Батлеру, другие поддерживали его в назидание своим непослушным детям, кто-то вообще не воспринимал это всерьез: подумаешь, мистер Фицджеральд решил повоспитывать своего мальчишку, почудит и успокоится. Ну а позубоскалить-то все рады. Главное, что влиятельные люди прислушивались к моему мнению.
Разговор шел то о недавних, то о давно минувших событиях. Мистер Джозеф впервые проявил неделикатность, вспомнив отца Ретта и пресловутую дуэль. Он впервые позволил себе обсуждать эту щекотливую тему с ее виновником.
– Никогда не понимал мистера Фицджеральда: вместо того, чтобы радоваться всему, чем одарила его судьба, мучил жену, выгнал сына, сделал дочь несчастной, не тем будь помянут, сдружился с этим проходимцем Хардманом. Ты ведь наверняка никого не расспрашивал о них?
– Посчитал, что они того не стоят, – Ретт был удивлен неожиданным ходом беседы, но это его нисколько не задело. Слишком давно он знал Джозефа и понимал, что тот спрашивает отнюдь не из праздного любопытства.