“Эти Капеты!” - говорил он о Бурбонах, презрительно именуя королей по фамилии. Во время казни Людовика XVI он сидел в кабачке перед открытым окном - как раз напротив эшафота; когда же голова короля выкатилась из-под ножа в корзину, Мале поднял бокал с легким вином:
- Вот так славно соскочила! Ну-ка, выпьем... Под знаменами обновленной Франции он сражался за республику в армиях Моро и Пишегрю; дым бивуачных костров, голодная жизнь солдата, громкие победы на маршах - он сроднился с этим и не мыслил судьбы иной. Париж, когда он снова появился в нем, показался генералу уже не тем городом, каким представлялся все эти годы, проведенные в дозорах и битвах. Было что-то подозрительное в обжорстве и веселости жителей, а генерал Бонапарт, первый из трех консулов, сразу насторожил Мале своим непомерным властолюбием зарвавшегося упрямца. Правда, консулов пока было трое, но...
- Что задумался, Мале? - спросил его однажды Бонапарт.
- Три консула, - ответил Мале. - Наверное, совсем неплохое издание короля в трех аккуратных томиках. Но читать-то их все равно приходится с первого тома, с первой страницы.
Бонапарт шутливо потянул его за яркую мочку уха, в которой висела круглая оловянная сережка.
- Как тебе не стыдно, Мале, - упрекнул, он его дружелюбно. - Ты же знаешь, что я отпетый республиканец.
- Впрочем, - заключил Мале, - три томика настолько плоски, что со временем их можно переплести в один том потолще.
- Шутишь, Мале?
- Нет, я уже вижу, как этот “толстяк” будет называться.
- Ну! Как же?
- Цезарь...
Виктор Гюго был в ту пору еще мальчиком.
Но много позже он вспоминал об этом времени:
Веку было два года, Рим сменял уже Спарту.
И шагал Наполеон вослед Бонапарту...
- Я, - говорил Мале друзьям, - остаюсь верен идеалам республики и успокоюсь лишь в том случае, когда стану пить вино из черепа убитого мною деспота... Корсиканец ведет себя так, будто вся революция делалась ради его возвышения.
Мале уже распознал в молодом Бонапарте непомерное честолюбие и алчность к абсолютной власти; после 18 брюмера он, начальствуя в Дижоне, ожидал приезда первого консула, чтобы арестовать будущего властелина. В этом его поддерживал тогда Бернадот и другие офицеры-республиканцы. Кажется, Бонапарт догадался о ловушке и в Дижон не приехал...
Встреча меж ними все-таки состоялась.
- Мне, - сказал консул, - привелось служить в артиллерии с капитаном Мале.., не ваш ли брат? Но он убежденный роялист, а почему же вы решили остаться якобинцем?
Ответ Мале был таков, что из дивизионного генерала его разжаловали в бригадные. Бонапарт перевел его комендантом в Бордо, но это не образумило Мале: в 1802 году он выступил с протестом против обращения первого консула в пожизненного.
- Веселенькая капуцинада! - гремел Мале в гарнизоне. - Однако в ней недостает сущего пустяка: всего лишь миллиона французов, сложивших головы за уничтожение как раз того, что ничтожный корсиканец так блистательно восстанавливает...
Наполеон понял: вот он - враг, которого следует или запугать, или подкупить. Но угрозы оказались бессильны:
Мале смолоду не боялся “чихнуть в мешок” (так говорили тогда о смерти на эшафоте). Титулы и богатство его не прельщали - он оставался, не в пример другим, убежденным якобинцем. Скоро в Париже состоялось первое вручение знаков Почетного легиона; не был забыт и Мале, которого Бонапарт возвел в командоры ордена.