Но не утратил обостренного чувства собственного достоинства, целеустремленности и уверенности в себе
- качеств, всегда заметно возвышавших его над отцом. Вскоре портняжные мастерские начали разоряться, и их владельцы вынуждены были объединиться,
дабы совсем не обеднеть: совместно покрывать убытки, сохраняя места хотя бы для небольшого числа работников. Заработки закройщиков, мастеров по
пошиву верхней одежды, брючников продолжали расти, подчас превышая в недельном расчете долю владельцев. В конце концов - таков был последний акт
драмы - эти рабочие, все как один иностранцы, к которым вокруг относились свысока, хотя порой и не без зависти, одалживали своему хозяину
деньги, чтобы дело не рухнуло окончательно. Не исключено, что во всем этом сказалось пагубное влияние социалистических доктрин, рьяно
пропагандируемых типами вроде Кроу. А может, и нет. Может быть, в самом феномене быстрого обогащения - несмотря на внешнюю его
привлекательность, пленившую моих юных сверстников, - заложено нечто разрушительное.
Мой дед не дожил до Первой мировой войны. Он умер, оставив недурное состояние, как и многие наши соседи-эмигранты, съехавшиеся в Америку со
всего света. В славной отчизне свободных людей они добились гораздо большего, нежели их потомки. Они начинали с нуля - взять, к примеру,
немецкого парнишку по прозвищу Говяжий Король, моего тезку. Мясник в продовольственной лавке, с годами он настолько разбогател, что стал скупать
земли в Калифорнии. Стоит признать: тогда было куда больше возможностей; но дело еще и в том, что то поколение было выковано из более прочной
стали, его представители были трудолюбивее, бережливее, отличались большим здравомыслием, большей склонностью к порядку. Они начинали с самого
низа, подаваясь кто в мясники, кто в столяры, плотники, портные, обувщики, - и в поте лица зарабатывали хлеб насущный. Они жили скромно, но в их
домах царил уют, несмотря на отсутствие элементарных удобств и всевозможных приборов и приспособлений, без которых сегодняшняя жизнь немыслима.
Как сейчас, помню уборную в дедовском доме. Сначала это был просто дощатый сарай во дворе; позже соорудили довольно уютное местечко в доме. Но
света там не было, даже когда провели газ, если, конечно, не считать освещением крохотную коптилку, в которую по старинке подливали
ароматизированное масло. Дед считал ненужной роскошью устраивать в сортире газовую иллюминацию. Его дети были сыты, одеты, обуты, время от
времени их водили в театр, в гости, на пикники - и в какие праздники эти пикники превращались! - они хором пели на собраниях Sangerbund. Текла
полнокровная, здоровая, безо всяких закидонов, но отнюдь не скучная жизнь. Зимой дед брал О детей кататься на санях, запряженных лошадьми, по
заснеженным улицам. Сам он предпочитал езду на буере. Летом для детей устраивались незабываемые экскурсии на речном трамвае на Глен-Айленд или в
Нью-Рошель. Разве можем мы сегодня предложить нашим детям что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее те забавы и развлечения? Что может
сравниться с волшебным праздничным убранством Глен-Айленда? Может быть, лишь картины Ренуара и Сера в какой-то степени передают царившую там
атмосферу. В них чувствуются золотистое свечение, беззаботность, праздничная пышность и то изобилие плоти, что так характерно для сладко
позевывающего, дремлющего, сытого периода между франко-прусской и Первой мировой войнами. То был расцвет буржуазии, хотя в нем уже чувствовался
дразнящий привкус распада; впрочем, тех, кто обессмертил этот период, воспел в палитре и слове, разложение обошло стороной. Мне никогда бы не
пришло в голову считать, что мой дед подвержен этой заразе, равно как Ренуар и Сера.