– Значит, вы полагаете, – сказал прокурор, – что сам убийца поднял диадему и нож до своего побега?
– Непременно. Ясное дело, что грабеж был целью убийства. Он убил, ограбил и убежал…
– Где же он был до совершения убийства? Предполагаете ли вы, что он прятался в доме Русланова?
– Против этого предположения я протестую, – сказал я. – Он не мог находиться в доме до убийства по двум причинам. Первая та, что он не мог остаться не замеченным кем-либо из гостей или многочисленной прислугой. Вторая та, что все положительно удостоверили, от первого до последнего из присутствовавших в доме, что все приглашенные были во фраках или военных мундирах. Это сукно слишком тонко для осеннего платья. Явись кто-нибудь в дом в пиджаке, визитке или сюртуке из коричневого сукна, его бы все заметили. Я скорее соглашусь допустить, что убил кто-нибудь из присутствующих на балу и потом спустился по лестнице. Но тогда лоскут этот не имеет значения…
– Извините, но я не соглашусь с вами, – сказал Кокорин. – Я утверждаю, что убийца непременно был в доме Русланова до убийства и был одет в коричневый сюртук.
– Почему же вы так полагаете?
– Очень просто. В саду только один след – от лестницы к забору. Других следов не существует. В саду этом осенью никто не ходит. Все калитки в нем заперты и заколочены.
– Так неужели же он был в цветном пиджаке на балу и его никто не заметил?
– Нет, он мог спуститься по лестнице с чердака или с крыши, войти в окно и, сделав свое дело, бежать через сад. А вот как он попал на чердак или на крышу – этого уж я не знаю. Он мог до бала, никем не замеченный, подняться по черной лестнице на чердак и с чердака через слуховое окно выйти на крышу. Или он мог каким бы то ни было образом подняться на крышу прямо с улицы, там ведь всего два этажа. Подобные вещи бывают. Помните дело о краже серебра у предводителя дворянства? Вор сознался, что он влез на крышу по громоотводу, а оттуда через слуховое окно перебрался на чердак.
Я взглянул в акт осмотра и убедился в верности соображений Кокорина. Моей рукой в акте было записано, что «в саду были замечены только одни следы, обращенные носками от лестницы к забору».
– Одно меня сбивает с толку, – продолжал частный пристав. – Убийца должен быть необыкновенным силачом, привычным к путешествиям даже по громоотводам, и, следовательно, должен быть из простого звания. А между тем лоскут, оторвавшийся от его платья, имеет шелковую подкладку.
В это время в комнату вошли эксперты со своими подмастерьями.
– Какое же ваше заключение? – спросил я.
– Сапоги, от которых остались следы, сшиты не у нас, и даже не в этом городе, – сказал один из них.
– И вы все придерживаетесь этого мнения?
– Все. Судя по слепку, это должны быть сапоги самой тонкой работы. Высокие скошенные каблуки, очень узкий объем сапога, узкий носок и вогнутая подошва – так шьют только бальные лаковые сапоги. Мы же все сапоги и ботинки делаем с круглыми носками.
– Вы полагаете, что это след именно сапога, а не мужского ботинка?
– Сапога. Работа, должно быть, московская. Здесь мы таких сапог не делаем, потому что люди богатые нам их не заказывают, а выписывают все больше из Москвы.
Я составил протокол экспертизы и отпустил сапожников.
– Как же это ваш простолюдин гуляет в лаковых сапогах? – спросил полицеймейстер у Кокорина.
– Точно так же, как он ходит в пиджаке с шелковой подкладкой! Впрочем, это все одни догадки.
– Прошу вас не дожидаться письменного приказания для проведения розысков, – сказал я Кокорину. – Вы знаете, что нужно делать. Нужно, во-первых, отыскать тот сюртук, от которого оторван лоскуток сукна, и узнать, кто его надевал вчера вечером или кому он принадлежит. Во-вторых, нужно разыскать бриллианты, если они не увезены из нашего города.
– Если эти вещи здесь, они в скором времени будут мной вам представлены.
Кокорин вышел.
Я напомнил полицеймейстеру о необходимости следить за всеми уезжающими из города.
– Еще ночью мной сделаны все необходимые распоряжения, – отвечал мне полковник Матов. – За ловкость и расторопность тех людей, которым я поручил исполнение этого дела, я ручаюсь.
Мы простились.
Оставшись вдвоем с прокурором, мы долго еще беседовали об этом деле. Более всего нас удивляло, что из всех посетителей Русланова никто ничего не заметил, тогда как очень многие находились всего через комнату от того помещения, в котором умерла Елена Владимировна. Убийце надо было войти в окно с лестницы, пройти всю ширину коридора и через открытое во внутреннюю комнату окно нанести удар сидевшей на кушетке Руслановой. А когда она вскрикнула, ему надо было успеть сорвать с ее головы диадему и тем же путем уйти! И совершено это во время бала, когда дом был полон народа, и никто при этом ничего не заметил!
Мы терялись во всевозможных предположениях, но ни на одном из них не могли остановиться.
– Подождем, что покажут розыски, – сказал мне, наконец, прокурор. – Не может быть, чтобы мы не напали на какой-нибудь след. Будем терпеливы.
Мы расстались.
Первой моей заботой на следующее утро было осмотреть чердаки, крышу и громоотвод в доме Руслановых. Но даже самый тщательный осмотр не привел ни к каким результатам.
Чердак никогда не запирался, и туда редко входили. Немудрено поэтому, как отзывались все домашние, если бы кто прошел туда незамеченным и пробыл там хоть двое суток, спрятавшись за сложенной в груду сломанной мебелью. Признаков каких бы то ни было следов не было ни на крыше, ни на чердаке.
Дом с двух сторон имел подъезды, навесы которых были очень невысокими. Могло оказаться верным и предположение Кокорина: убийце легко было взобраться на крышу при помощи этих навесов и громоотвода, тем более что дом угловой и выходит на две улицы.
Возвращаясь домой пешком, я встретил отставного майора Боброва. Я знал его очень мало, встречаясь с ним только в клубе и в других собраниях.
– Здравствуйте! Вы, кажется, не были третьего дня у Русланова? – спросил я у него.
– Да, не был, я ездил в свое имение. Скажите, пожалуйста, что за странное происшествие? Даже трудно поверить тому, что рассказывают.
– К несчастью, убийство действительно совершилось. Слух об этом разнесся уже по всему городу и, наверное, достиг даже Петербурга. Но, извините, мне некогда, тороплюсь. До свидания!
– Да расскажите, по крайней мере, в чем дело. Я сейчас из деревни и положительно ничего не знаю.
– Некогда. До свидания!
Но Бобров настаивал, схватил меня под руку и пошел со мною.
– У меня в доме тоже случилось престранное происшествие. Три дня назад у меня похитили одну вещь. Сегодня приезжаю, а похищенная вещь на своем месте!
– Значит, ее вовсе не похищали. Видно, вы сами или кто другой из домашних переставил или переложил эту вещь на другое место, вот и все.
– Да нет, вовсе нет! Престранное происшествие.
– Что же именно у вас было похищено и возвращено таким необыкновенным образом?
– Ну, что бы вы думали? Деньги?
– Ничего я не думаю. Вот мой подъезд.
– Нет, слушайте только: у меня была похищена бритва!
– Как бритва?
– Да так. Третьего дня утром, собираясь в имение за тридцать верст, я хотел взять с собой бритвы. У меня их две штуки в одном футляре. Одну я отдал править еще на прошлой неделе, другую оставил в футляре. Открываю ящик, беру футляр – он пуст. Что за оказия!
Рылся, рылся – нигде не смог найти. Так и уехал без бритвы. Сегодня приезжаю назад, а бритва на своем месте.
Мне начинала надоедать эта болтовня. Я сказал Боброву:
– Ну, что же тут удивительного? Вероятно, лакей ваш брал бритву, чтобы побриться, и затем положил ее на место.
– Он никогда ничего не трогает, да у него и свои есть.
У моего подъезда стояло много экипажей. Видя, что меня ожидают, я поторопился проститься с Бобровым. Приемная моя была наполнена мужчинами и дамами, и все они просили отпустить их скорее. Всю остальную часть дня я провел в допросах.