Все, прекрасно зная эту историю, жалели его, в том числе и Галина Семёновна, тем более, что тому оставалось до пенсии всего два года. Но, как руководитель больницы, она обязана была порицать такое поведение сотрудников, что и делала, не доводя дело до конкретных действий.
Обозначив свою позицию в отношении Андриса Альфредовича, Галина Семёновна, водрузила на нос очки и, посмотрев на график дежурств, лежащий у неё на столе, произнесла:
– Зента Яновна, по моим данным вы вчера дежурили.
Та кивнула головой и встала.
– Докладывайте.
– За время дежурства за помощью обратились четырнадцать человек: девять, после оказания помощи отпущены на амбулаторное лечение, пятеро госпитализированы. Двое поступили в терапию: один с пневмонией и один с почечной коликой, которая была купирована медикаментозно; одна пациентка – в гинекологию с аднекситом; в детское отделение – шестилетний ребёнок с аденовирусной инфекцией; в хирургию – мужчина с перфоративным аппендицитом и диффузным перитонитом, ночью прооперирован.
И хотя Галина Семёновна прекрасно знала, что происходит в хирургии, таковы были правила – докладывать о всех поступивших пациентах со всеми подробностями.
– Из стационара за сутки выписаны четверо больных, – продолжала Зента Яновна. – Умерших не было. Осталось две свободные койки. Обе в хирургии.
Галина Семёновна удовлетворённо кивнула головой:
– Спасибо. Можете садиться.
Шефиня вновь склонилась над столом, изучая график дежурств:
– Тааак. Сегодня дежурит Николай Петрович.
– Так точно, – отрапортовал тот.
Николай Петрович был молодым человеком лет тридцати пяти, усатым и весёлым. Отслужив в армии после окончания Военно-медицинской академии три года в качестве военного врача, он случайно встретил в Ленинграде свою будущую жену, Илзу, латышку по национальности, влюбился и, женившись на ней, переехал в Латвию.
То ли шутя, то ли по привычке Николай Петрович всегда отвечал по-военному «так точно» или «слушаюсь».
– До 18.00 можете отдыхать. В хирургии сегодня две операции: грыжа и вены. Прооперируем под местной анестезией с операционной сестрой. А вам, Татьяна Павловна – в присутствии персонала она всегда называла меня по имени-отчеству – придётся пойти на приём в поликлинику.
Я была разочарована. Мне так хотелось оперировать или хотя бы ассистировать на операциях.
– Надеюсь, болезнь Андриса Альфредовича не затянется надолго, – как будто уловив мои мысли и взглянув на меня, продолжила она. – И тогда вы сможете принимать участие в операциях.
Шефиня прекрасно понимала, как у молодого хирурга «чешутся руки», когда речь заходит о практической деятельности.
Я сокрушённо кивнула головой.
– Так, вот ещё что, товарищи, следующую политинформацию проведу сама, а дальше – по графику. На этом сегодня всё, – подытожила Галина Семёновна.
До меня, наконец-то, дошло, для чего в кабинете главврача висела огромная карта мира. Присутствующие, поднявшись почти одновременно, брали каждый свой стул, чтобы поставить на прежнее место у наружной стены. Импровизированный конференц-зал вновь превратился в кабинет главврача.
Приём хирурга сегодня начинался с утра, и я обречённо поплелась в поликлинику, представляя скукоту и рутину предстоящей работы.
Как я и предполагала, ничего интересного в этот день не произошло, если не считать пункцию плевральной полости у больного с гидротораксом. Прежде я этого никогда не делала. Конечно, я была рада, что к моему скудному хирургическому арсеналу прибавилась ещё одна манипуляция. Но мне хотелось оперировать. И поэтому я ненавидела Андриса Альфредовича, который лишал меня такой возможности.
Весь день, под влиянием ночного видения, меня преследовали неизвестно откуда приходившие на ум рифмованные строки, которые я еле успевала записывать в блокнотик, лежавший в кармане халата.
Когда, в конце рабочего дня, я открыла его, с удивлением обнаружила вполне завершённое стихотворение.
Прошло две недели. В понедельник на пятиминутке появился новый персонаж. Это был сгорбленный человек в тёмных очках, закрывавших, по-видимому, фингал, но не скрывавших увесистых мешков лилового цвета, которые красноречиво свидетельствовали о его состоянии. Многодневная щетина с проблесками седины прикрывала впалые щёки. Из-под не первой свежести халата выглядывали мятые брюки неопределённого цвета и нечищеные ботинки. Галстук был сдвинут набекрень. Медицинская шапочка сидела таким же образом на всклокоченных, нечёсаных волосах.
– Андрис Альфредович! – с деланным удивлением и восторгом произнесла Галина Семёновна. – Какое сюрприз! Надеюсь, вы выздоровели, хотя бы на пару месяцев?
– Да, – произнёс тот, нисколько не смущаясь.
– Надеюсь, сегодня вы сможете принять участие в повседневной рутинной и, наверное, неинтересной вам, работе нашего коллектива?
Андрис Альфредович кивнул головой.
– Прекрасно! Вия уже соскучилась по вам.
Мужчина ещё раз безразлично кивнул головой.
А я, предвкушая участие в сложных операциях, была на седьмом небе от счастья. «Миленький Андрис Альфредович, пожалуйста, больше не пейте», – повторяла я про себя. – Я вас умоляю!»
В этот день я ассистировала Галине Семёновне на плановой холецистэктомии – операции по удалению желчного пузыря.
После обеда из приёмного покоя по «скорой» поступил пациент с прободной язвой желудка. И Галина Семёновна доверила мне его оперировать. Мой восторг трудно описать словами.
Андрис Альфредович вёл приём в поликлинике, ни на что не претендуя. Наверное, ему давно было всё безразлично, и единственное, что его заботило – дотянуть до пенсии. Я молила Бога, чтобы как можно дольше продлился период его отрезвления.
Наступила осень. Наши двойняшки-санитары уехали в Ригу грызть гранит науки. Стало совсем тяжело. Если на роль санитарки оперблока удалось уговорить дальнюю родственницу операционной сестры Ирены, то на роль санитара приёмного покоя желающих не нашлось. Приходилось дежурному персоналу поднимать пациентов из приёмного покоя в отделения своими силами. Хорошо, что только на второй этаж.
Если до моего приезда всех хирургических пациентов вела сама Галина Семёновна, то теперь обе палаты она передала мне. Шефиня, наконец-то, могла вздохнуть с облегчением и заняться своими непосредственными обязанностями главврача в полном объёме, хотя хирургия была её смыслом жизни.
Она продолжала составлять графики плановых операций и принимать в них активное участие. Если раньше больных с осложнёнными язвами желудка и двенадцатиперстной кишки отправляли в район, так как Галина Семёновна не решалась брать такую ответственность на себя, оперируя их с операционной сестрой, то теперь почти всех мы оперировали на месте.
Конечно же, первое время я только ассистировала на операциях, набираясь бесценного опыта, но уже через полгода оперировать не слишком сложных пациентов шефиня доверяла мне самостоятельно.
Кроме участия в операциях, в мои обязанности входил обход больных, перевязки, различные манипуляции, коррекция лечения, записи в историях болезней, выписка и приём новых пациентов. В общем, работы хватало.
Уже поздним вечером, закончив основную работу, направлялась в библиотеку, расположенную на третьем этаже, рядом с кабинетом шефини и представлявшую собой небольшое помещение с несколькими стеллажами до потолка, наполненными различными книгами, в том числе беллетристикой, газетами и журналами.
Книги были аккуратно поставлены в алфавитном порядке и по темам, например: наука, медицина, искусство и т. д., что меня всегда удивляло.