– Ваша фамилия, имя, отчество.
– Илюшина Татьяна Павловна, – ответила я, не на шутку перепугавшись. – А что произошло?
– Вы обвиняетесь в убийстве.
– Что-о-о? Кого? – не поверив своим ушам, спросила я. – Кто-то из моих пациентов умер?
– Не валяйте дурочку, – грубо ответил Никишкин. – Где вы были в прошлую субботу с 21-го до 24-х часов?
– До девяти вечера была у своего знакомого, Бориса Львовича, в антикварном магазине, – ответила я, недолго думая, так как очень хорошо запомнила тот вечер. – А потом пошла домой.
– А что вы так поздно делали в антикварном магазине? Ведь по субботам магазин работает до 16.00.
– Была в гостях у Бориса Львовича. Он большую часть жизни проводит в своём кабинете; можно сказать, живёт в нём.
– Кто это может подтвердить? – спросил он, продолжая записывать мои показания в свой блокнот.
– Он сам.
– Он вряд ли сможет это сделать.
– Это почему же?
– Потому, что убит.
– Этого не может быть! – воскликнула я, не веря своим ушам. – Когда я уходила, Борис Львович был в полном здравии.
– Откуда вам так точно известно время вашего ухода от него? – продолжал бесстрастно допрашивать следователь.
– Кукушка прокуковала 9-ть раз, – ответила я упавшим голосом.
– Какая ещё кукушка?
– В настенных часах. Она всегда напоминала мне, что пора уходить. Как это произошло?
– Хотелось бы от вас услышать подробности.
– Я ничего не знаю.
– С какой целью вы приходили к директору антикварного магазина? – продолжил допрос Никишкин.
– Он сам меня пригласил. Хотел просто повидаться (мы с ним давние знакомые), а заодно и со своей новой помощницей познакомить. Послушайте, а какое это имеет отношение к убийству?
– Здесь я задаю вопросы, а вы отвечаете, – произнёс он, по-моему, самую банальную фразу, без которой не обходится ни один следователь.
– Если это для вас так важно, его помощница Зина может подтвердить мои слова.
– Она уже дала показания. Только Зина ушла из магазина около половины девятого, а вы остались. Это так?
– Да. Всё так и было.
– С какой целью вы задержались у жертвы?
– Чтобы проконсультироваться по поводу одной вещи. Мне не хотелось это делать при посторонних людях. Кстати, эта вещь осталась у Бориса Львовича. Он обещал на следующий день показать её знакомому ювелиру.
– Что за вещь?
– Серёжка в виде виноградной грозди, увитой змеёй.
– Вот. Уже теплее, – удовлетворённо произнёс следователь, будто получил важную для следствия информацию. – Так и запишем: пришла, чтобы сдать на продажу антикварную вещь.
– Я так не говорила, товарищ следователь. Прошу не искажать моих слов. Я сказала, что была приглашена Борисом Львовичем в гости, а заодно решила проконсультироваться по поводу семейной реликвии. Предлагать её на продажу совершенно не входило в мои планы.
– Кстати, не припоминаю такой вещицы в описи предметов антикварного магазина.
– Скорее всего, она осталась в сейфе Бориса Львовича, – с надеждой предположила я.
– Там тоже ничего подобного обнаружено не было. А кстати, почему вы вдруг решили консультироваться с антикваром по поводу этой вещи? – поинтересовался следователь.
– Нашла в шкатулке старинную серёжку, которая когда-то принадлежала моей прабабушке, и решила поинтересоваться, представляет ли она какую-нибудь ценность, – ответила я, подумав, если сейчас буду рассказывать историю реликвии со всеми подробностями, то углублюсь в такие дебри, из которых едва ли смогу выбраться.
– И что он вам ответил?
– Что серёжка не представляет особой ценности, но он покажет её на всякий случай своему приятелю-ювелиру.
– Как зовут этого ювелира?
– Я не спрашивала.
– Допустим, вы ушли от антиквара в девять часов вечера, – продолжал Никишкин. – Куда вы пошли потом?
– Я же вам уже говорила – домой.
– Может быть, вас кто-то из знакомых видел по дороге?
– Вряд ли. Во всяком случае, я никого не встречала.
– Каким видом транспорта вы добирались?
– Пешком.
– Насколько мне известно, вы живёте за Двиной.
– Да.
– В тот вечер и всю ночь шёл сильный дождь. И вы хотите сказать, что пошли домой, на окраину города, да ещё в непогоду, пешком, в то время, когда ещё ходил общественный транспорт? Я уже не говорю о том, что можно было вызвать такси.
– Именно поэтому я и заболела.
– Тем более непонятно, почему вы пошли пешком в такую непогоду, рискуя заболеть.
– Хотела привести свои мысли в порядок.
– Значит, вы были чем-то огорчены?
– Вам не кажется, что моё душевное состояние вас не касается.
– Ещё как касается, голубушка. Вы даже не представляете себе, как касается, – обрадовался он и стал что-то записывать в свой блокнот. – Я же понимаю, вы ведь не какая-нибудь закоренелая преступница, притом представительница благородной профессии, призванная спасать людей, а не убивать. Убить человека – это не хухры-мухры. Есть над чем задуматься.
– Что вы такое говорите? Я никого не убивала. Да и мотива у меня не было. Борис Львович был очень близким мне человеком, – ответила я и зарыдала, не в силах больше сдерживать своих эмоций.
– Видали мы таких артисток, – произнёс Никишкин. – Совершат преступление, а потом прикидываются невинными овечками. Только овцы оказываются в волчьей шкуре.
– Кто вам дал право меня оскорблять? – взяв себя в руки, выпалила я.
– Никто вас не оскорбляет. Я всего лишь подозреваю вас в убийстве. Во-первых, у вас нет алиби, во-вторых, вы – последняя, кто видел жертву живой. А что касается мотива, был бы человек, а мотив найдётся, – криво усмехнувшись, ответил Никишкин. – Если ещё обнаружатся ваши отпечатки пальцев в квартире жертвы, вам светит как минимум пятнашка.
– Можете даже не сомневаться. Они там обнаружатся. Ведь я была в гостях у Бориса Львовича. Вам не кажется, что настоящий убийца непременно позаботился бы о том, чтобы их там не было! – крикнула я ему вдогонку, когда следователь уже выходил из палаты.
– Как только позволит ваше состояние, встретимся в КПЗ, – произнёс он с иезуитской улыбкой, обернувшись, не обратив на мои слова ни малейшего внимания.
У меня взяли отпечатки пальцев, а к наружной двери палаты приставили милиционера. Я отказывалась верить своим глазам и ушам. Мне казалось, что всё это происходит не со мной.
Вечером зашёл Рихтер.
– Татьяна Павловна, что здесь происходит? – озабоченно спросил он. – От кого вас охраняют?
– Это общество охраняют от меня, – ответила я и опять разрыдалась.
– Ничего не понимаю. Расскажите всё по порядку.
– Меня обвиняют в убийстве Бориса Львовича, – всхлипывая, произнесла я.
– Что-о? Борис Львович убит?
– Да, – ответила я, продолжая рыдать ещё громче.
– Татьяна Павловна, успокойтесь. Прошу вас, – сказал он, прислонив мою голову к своей груди, и начал ласково гладить волосы и вытирать слёзы, текущие непрерывным потоком из моих глаз, своим носовым платком.
Почувствовав себя защищённой в его объятиях, я быстро взяла себя в руки.
– Понимаете, насколько я поняла со слов следователя, Борис Львович был убит с субботы на воскресенье, как раз в то время, когда я возвращалась от него домой, оказавшись последним человеком, видевшим его живым, и у меня нет алиби на это время.
– Можете не беспокоиться на этот счёт. Алиби я вам обеспечу – скажу, что в это время вы были со мной.
– Нет, Александр Ромуальдович. Вас могут привлечь за дачу ложных показаний. Я не могу этого допустить, тем более это ничего не даст. Кроме того, что я вам перечислила, на бокале, да и не только, найдут мои отпечатки пальцев. А если следствие узнает о назначенном на понедельник нашем бракосочетании, ваши показания не только не примут во внимание, но и вас могут заподозрить в соучастии в убийстве. Представляете, какой ажиотаж будет в больнице? Вы сможете помочь мне, только если будете находиться вне всяких подозрений.
– Наверное, вы правы, – согласился шеф. – А для чего вы ходили к Борису Львовичу?
– Он сам меня пригласил. Хотел познакомить со своей новой помощницей, Зиной. Заодно и серёжку не терпелось ему показать. Кстати, чёрного бриллианта в ней не оказалось.