Кнуд пытался оправдать ожидания своих родителей, он все бежал и бежал вперед, стремился и учился. Он чувствовал постоянную усталость и не понимал, к чему в итоге он так настойчиво идет. Родители наставляли его каждый день в юности, но со временем их давление стало ослабевать, и к третьему курсу сошло на нет. Старший сын, почувствовав свободу, начал искать способы развлечься и познать все области жизни. Однажды он вместе со своими приятелями отправился в ту часть города, где проживал низший класс, чтобы ознакомиться с их бытом и способами проведения досуга, и влюбился.
Нет, он не встретил женщину, которая смогла его очаровать, но бесконтрольные драки, многочисленные питейные заведения, бордели, аттракционы и шумные вечеринки, шоу, что были запрещены в высшем обществе – все это безумно понравилось Аменаблу. Здесь не было правил, не нужно было прилагать никаких умственных усилий, не было четкого расписания, обязательных уроков, библиотек. Никто вовсе не требовал что-либо знать, можно было выражаться, говорить неправильно и коверкать слова – все это прощалось. Тот, кто имел все конечности, оба глаза, ума, чуть побольше, чем у дерева и мог научиться выполнять действия в определенном порядке, или же обладал физической силой, могли с легкостью найти себе хорошую работу и, наконец, остановиться.
Уставший бежать вперед, не понимающий зачем нужно добиваться чего-то, когда можно расслабиться, Кнуд бросил университет, чем довел свою мать до нервного срыва, а отца – до инфаркта. Тяжелая болезнь родителей не помещала ему собрать вещи, заполнить всевозможные формы, около двух десятков раз ответить «да» на предупреждения о том, что вернуться назад будет невозможно и сменить оковы высшего общества на свободу и счастье.
– То, что мне понравилось.
– Ох, брат, неужели ты не понимаешь, что твой выбор лишил жизни наших родителей? Я знаю, что ты не прибыл проститься когда их отключали от аппаратов и даже не попытался отстоять наш дом. Наверное, я так думаю, у тебя случилось какое-то горе и потому ты сошел с ума. Я обещаю, что никогда не стану спрашивать тебя об этом и тем более винить в случившемся, но прошу – давай мы вернемся в наш дом вдвоем и попробуем еще раз.
– Мне это не интересно.
– Тебе интереснее быть на дне, чем стремиться вверх? Я не понимаю!
– Да. Это моя жизнь, и меня она более чем устраивает. Не все рождаются, чтобы бежать в колесе, как белка, до самой смерти, просто чтобы не опуститься вниз. Некоторым лежать на дне куда больше по душе. А теперь проваливай, ты мешаешь мне смотреть шоу!
Замкнутый круг
Почти сорок лет назад женщины всего мира начали свою борьбу за возвращение мужчин на их привычное место и назвали это вирмизмом. Лука де Беттан стала основоположницей движения и главной активисткой. А теперь, спустя столь продолжительный срок, заодно самой известной личностью, которую разыскивали власти большинства стране мира. Она всегда находила способ бежать, продолжала вести свою пропаганду, привлекая к главной проблеме двадцать третьего века все больше сторонниц, однако, в этот день удача изменила ей.
Чтобы как можно скорее покончить с де Беттан и, соответственно, главной опасностью для устоявшегося строя, было решено провести суд в тот же день. Многие в зале кричали, что престарелой сто двенадцатилетней женщине должны избрать наивысшую степень наказания, но Лука знала, что присутствуют и ее сторонницы, которые очень боятся открыть себя раньше времени.
Преступницу вывели в центр зала, и на ее руки, что все еще выглядели достойно и совершенно не показывали возраста, надели толстые браслеты из пластика – хрупкие на вид, но грозящие носителю, в случае если он решит выйти за пределы обозначенного на полу круга, лишением конечностей. Инстинкт самосохранения был куда лучшим способом управления, нежели решетки, допотопные наручники или кандалы, о которых можно было узнать из исторических книг.
Лицо де Беттан, на котором лишь начали проявляться морщины, скривилось, когда она осматривала зал. Сорок лет ее трудов прошли даром – присяжные, судья, охрана, все эти посты занимали женщины. Во всем помещении был единственный мужчина – секретарь, что должен был переключать изображения на кране, да и то, его держали скорее ради красоты, чем для дела. Все присутствующие были куда моложе подсудимой, как минимум лет на тридцать, и Лука поняла, что ничего хорошего из этого не выйдет, ведь они совсем не помнят старый мир и даже не читали о нем.
– Мадмуазель Лука де Беттан, вы понимаете, почему здесь находитесь?
– Зовите меня «мадам». Хоть вы и считаете все это глупостью, но у меня был супруг и, в свое время, мы успели узаконить наши отношения.
Наступила тишина. Единственный мужчина спохватился и махнул в сторону экрана рукой в тонкой фиолетово-черной перчатке и на дисплее высветилось подтверждение слов подсудимой – свидетельство о браке.
– Эти документы давно устарели и уже полвека считаются недействительными.
– Я мадам де Беттан, мой муж не дожил до принятия закона о расторжении всех браков, и потому я признана вдовой и не вернула себе обращение «мадмуазель».
– Мадам де Беттан, вы понимаете почему находитесь здесь?
Преступница посмотрела на молодую судью, чей возраст не превышал шестидесяти и кивнула. Начиная с середины двадцать первого века продолжительность жизни населения в развитых странах постепенно увеличивалась, как и разрыв между женщинами и мужчинами. Медицина и сфера красоты не стояли на месте и старение перестало быть проблемой до весьма внушительного возраста. К началу двадцать второго века продолжительность жизни прекрасной половины человечества достигала в среднем ста десяти лет, а к началу следующего столетия – ста сорока. Шестьдесят лет стали считаться молодостью, ведь за это время можно было успеть получить образование, которое теперь включало в себя подробное изучение всевозможных дисциплин и не менее десяти лет практик, вступить в программу по продолжению рода, быть может закончить первый этап воспитания детей и получить небольшой рабочий опыт, но не более того. Овладеть мастерством было возможно разве что к восьмидесяти-девяносто годам, и потому обилие малоопытных присяжных, прокуроров и совершенно зеленого адвоката, которая, в лучшем случае, успела закончить практику, сдать все нормативы и завершить первый год работы, оскорбляло де Беттан. Впрочем, разгадать план, почему все присутствующие были подобраны именно таким образом, было не сложно – к тому времени, как они пошли в школу, ни на одном уроке в мире уже не рассказывали, какое место занимали женщины, и какое – мужчины всего три-восемь столетий назад.
– Я понимаю, почему я здесь по вашему мнению, но я не согласна с данным решением.
– Мадам де Беттан, отвечайте на мои вопросы только «да» или «нет». Вам, как и положено, представлен адвокат. Желаете ли вы переговорить с ним наедине перед процессом?
– Мне не нужна эта молодая девка, она еще и учиться-то не закончила! Сколько ей, тридцать? Сорок?
– Мадам де Беттан, я настоятельно прошу вас прислушаться к моим словам и четко отвечать на мои вопросы, если только мы не попросим вас дать развернутый ответ. Вы меня понимаете?
– Вы никогда не попросите.
– Мадам, я предупреждаю вас в последний раз. Вам нужна личная консультация?
– Нет.
– У вас есть пожелания прежде, чем вы начнем?
– Я бы хотела сама защищать себя.
– Но, мадам, у вас нет подходящего для этого образования…
– Меня это не волнует.
Никто не стал перечить и преступнице позволили самостоятельно говорить и защищаться. Все, в том числе и Лука, понимали, что без адвоката у подсудимой шансов на оправдательный приговор и даже на его смягчения нет вовсе. Все поколение женщин, чей возраст не достигал сотни лет, изучали совершенно видоизмененную и исковерканную историю, и в их глазах мадам де Беттан была чудовищем.