Затем нам показали наши места в пульмане. Я не мог поверить своим глазам: теперь у нас у каждого будет своя полка, а на ней постель с подушкой и бельем. После наших пехотных скитаний, после наших ночлегов где придется и как придется, мы обретали в этом взбулгаченном мире некую точку опоры и защиты. Боже, у меня снова есть кров, ложе и место за столом! На задней платформе стояла полевая кухня, обложенная мешками с песком. Поездной кашевар готовил преотменно даже из того немногого, что попадало в котел. Мне очень понравилось, что команда бронепоезда, небольшая, меньше полуроты, была дружна и все готовы были постоять друг за друга. Если выпадал час и все собирались в жилом вагоне, подполковник Муромцев доставал гитару, упакованную в снарядный ящик, и пел нам романсы или просто перебирал струны, наслаждаясь их звучанием.
* * *
Бронепоезд двигала черная «Щука». Черная – значит не покрытая броней, а «Щуками» называлась вся серия «Щ» – по имени конструктора Щукина. Не знаю, на сколько был хорош сей локомотив, но Савельич, наш машинист, все время ворчал, что машина очень прожорлива и что огневая коробка слаба, да и колосники могли бы быть побольше. Мы и сами видели, как нелепо была устроена, например, система смазки бегунковой тележки, той, что катилась на небольших колесах впереди локомотива. Масло приходилось заливать, лежа под паровозом на спине, оно, конечно же, проливалось на смазчика. Заниматься этим делом охотников было мало, чаще всего под бегунок приходилось лезть помощнику машиниста. И делать это надо было всенепременно, так как плохо смазанная тележка могла заклинить на крутых поворотах, и тогда паровоз свалился бы с рельсов.
Несмотря на все эти недостатки, мы любили нашу безотказную железную «Щуку». Ведь именно она давала жизнь и энергию всему бронепоезду.
В тендере было веселее, чем в жилом вагоне. Виды сверху открывались просторнее. В дождь накрывались брезентом и лезли в «шалаш» – так называли мы укрытие, сложенное из сосновых поленьев. Дно тендера было засыпано углем – резерв на случай быстрого хода, – а для повседневных передвижений пользовались дровами. Дрова принимали мы с Пашей вместе с бойцами из прикрытия. Поэтому и соорудили себе «шалаш», в котором можно было даже покемарить при случае, наслаждаясь мерным покачиванием, а главное, смолистым ароматом сосновой древесины.
К задним углам тендера были приварены бронещитки с прорезями для пулеметных стволов и контейнеры для поддержания оружия. Но в бою щитки закрывали от пуль только условно. Поэтому пулеметчики выбывали из строя первыми. Зато нас привечала локомотивная бригада, и Савельич всегда приглашал нас на чай. Черный от копоти чайник цеплялся на кончик лома и отправлялся в топку. Через пять минут вода вскипала и приобретала особый очень приятный вкус. Пили дутком, как говаривал машинист, то есть без ничего, подувая на горячий взвар. Савельич всегда добавлял в чайник сухие травы по своему безошибочному выбору. Право, все это было лучше, чем в пехоте. Но ведь не все коту масленица…
* * *
Ну, вот и нам досталось по первое число.
Действовавший совместно с частями 5-го конного корпуса легкий бронепоезд «Белый воин» двинулся на рассвете 8 сентября с узловой станции Бахмач в северном направлении. Бронепоезду удалось дойти без боя до станции Дочь, примерно в 20 верстах к северу от Бахмача, между тем как блиндированный поезд «Полковник Гаевский» и тяжелый бронепоезд «Князь Пожарский» находились в нескольких верстах позади. Между станцией Дочь и следующей станцией Бондаревка бронепоезд «Белый воин» вступил в бой с двигавшимся навстречу бронепоездом красных. После короткой перестрелки неприятельский бронепоезд, по-видимому, подбитый, начал отходить. Наш «Белый воин» преследовал противника, не дожидаясь подхода остальных наших бронепоездов. За станцией Бондаревка с уходившего неприятельского бронепоезда стали сбрасывать бревна на рельсы. Затем бронепоезд красных остановился и изготовился к прицельной стрельбе. Мы же, продолжая обстреливать противника, подошли к завалу на пути и остановились. До противника оставалось меньше 100 саженей. Не ожидая подвоха, наши бойцы спустились на полотно и стали сбрасывать бревна. В это время из-за поворота двухколейной железной дороги внезапно появился другой бронепоезд красных под названием «Советская Россия», сильно вооруженный. Он открыл огонь почти в упор из двух 42-линейных орудий. Первый же снаряд попал в орудийную башню головной бронеплощадки нашего бронепоезда. Погибла почти вся ее прислуга, и мы лишились возможности стрелять вперед, то есть вести дуэльную стрельбу. Следующий большевистский снаряд сорвал командирскую башенку, в которой находился старший офицер бронепоезда капитан Муромцев. Обезглавленное тело капитана рухнуло на стальной пол площадки. Еще один вражеский снаряд попал в сухопарник паровоза. Машинист погиб мгновенно, а ошпаренный перегретым паром офицер-механик был выброшен взрывом из будки. Паровоз окутался клубами горячего пара и дыма. Даже мы, пулеметная команда на тендере, оказались в горячем облаке, от которого спасались тем, что закрыли лица полами шинели.
Противник продолжал яростный обстрел. «Белый воин» лишился возможности не только отвечать огнем на огонь, но и отойти. Положение наше ухудшалось с каждой минутой. Примерно в двух верстах показалась конница красных, рассыпавшаяся в лаву. Это только в Гражданскую войну кавалерия могла атаковывать бронепоезд вопреки всем канонам военной науки. Полковник Весёлкин принял единственно верное решение: оставить искореженные бронеплощадки и уходить под прикрытие стоявшего в двух верстах от нас блиндированного поезда «Полковник Гаевский». Было бы у нас радио, мы бы вызвали его на подмогу. Но радиостанции у нас не было, как не было ее и на «Полковнике Гаевском».
– Прикройте отход! – крикнул он нам на тендер, и мы с Пашей ударили в два пулеметных ствола, в две ленты по наступавшей коннице. Лава разошлась на три части и сбила темп. Оглянувшись посмотреть, далеко ли ушли наши, я увидел, как командир машет нам рукой – он звал нас за собой. Мы спрыгнули с тендера и под свист осколков вражеских снарядов бросились вдогонку. Но артиллеристы «Советской России» увлеченно добивали обреченный «Белый воин». Дым, смешанный с паром, поднимался до облаков…
Заметив отход команды, красные перенесли огонь на нас. Снова стали падать убитые, корчиться раненые. Раненых мы подхватывали за руки, за ноги и оттаскивали подальше с глаз противника – в кусты и овражки. Через две версты нашего жестокого марша мы вышли наконец к блиндированному поезду «Полковник Гаевский». Конечно, мешки с песком на платформах плохо заменяли броню, да и паровоз у них был «черным», как наша «Щука», но все же его трехдюймовки могли отвечать врагу полновесным залпом. Нас приняли по-братски: раненых тут же перевязали, а нас разместили в жилом вагоне. Красные не рискнули идти дальше, да и не просто им это было сделать: наш «Белый воин» даже бездыханный преграждал им путь. Мы же двинулись на Бахмач, подсчитывая тем временем наши потери. У нас были убиты старший офицер капитан Муромцев и пятеро нижних чинов, ранены два офицера и шесть нижних чинов. Разбитый боевой состав остался у красных. Однако через день белые войска заняли станцию Бондаревка, и мы снова смогли занять наш «Белый воин». Несмотря на сильные повреждения передней бронеплощадки и паровоза, «Полковник Гаевский» смог оттащить «Белый воин» на станцию Прилуки, где ремонтники всерьез занялись нашей «Щукой» и нашей артиллерией. Тело же капитана Муромцева, уже погребенное местными селянами, было изъято из могилы, уложено в сосновый гроб и отправлено в Севастополь, на родину капитана. Там оно было предано земле на братском кладбище 13-й артиллерийской бригады. Мы же после первичного ремонта своим ходом ушли в Харьков, где нас поставили в местное депо на основательную починку. Команду пополнили тремя офицерами и пятью нижними чинами. Старшим офицером назначили Пашу. Меня же определили в командиры новой передней площадки. Через десять дней харьковских «каникул» мы снова пошли на боевые позиции…