– Во всех зоопарках – низ-зя… – задорно кричал клоун, – а в этом – можно. Не возбраняется, – от нетерпения клоун шлeпал огромными ботинками по влажной земле. – Ещe можно предложить купить шeлковые бантики. Если завязать их на рогах ихнего волшебного оленя, то он, можно, обязательно исполнит желаний, один на каждый бантик.
Дед купил два батона, три банана и три ленточки: два Элис и один себе.
Петрович спрятал кошелeк. Его синий бантик трепыхался на ветру:
– Загадаю…
– Дедуля, квартиру, – подсказала Элис.
– Само собой, – согласился тот. – Пошли искать оленя?..
Вскоре в окошко перестали совать рубли и, в будку проник свет. Борис выглянул из кассы. Что-то его насторожило. Он пристально огляделся – может, под вагончиками полезли, есть такие любители халявы. Он даже не понял сначала, что именно его так насторожило, но потом увидел: девчонка в сером берете дeргала дверцу клетки с оленем.
Борис прикрикнул на неe. Маленькая растрeпа отошла. Но Борис не сомневался, что эта не успокоится. Глазки-то, глазки… сверкают, как новогодние огоньки. Нет! Лучше сравнить эти безумные глаза с алмазами. О, Боже! От этого сравнения Борис даже застонал. Как сильно он мечтал об этих камнях, больших, прожигающих насквозь жаром желания.
Завизжали мартышки. Перед их клеткой стоял малыш, слушал бабушку и, что самое опасное, спокойно ел банан. Одна из обезьян умудрилась-таки вырвать банан из его рук, запихнуть в рот целиком. В клетке началась драка. Малыш, вдруг осознав потерею, заголосил. Посетители забеспокоились.
Борис не на шутку испугался, вдруг потребуют вернуть деньги. Ну что за брательник! Исчез – будто в колодец засосало!
Ему стало значительно легче, когда из-под вагончика появился перепачканный Брим-Бом.
– Зачем столько грязи? – Борис брезгливо вытянул руку, словно очертил границу. Что с Брим-Бомом случилось, вроде только что торговал хлебом и бананами и вдруг исчез.
– Очки потерял, – буркнул тот.
– Ты зачем туда лазил?
Уже ступив на лестницу вагончика Брим-Бом в сердцах обернулся.
– Там желтый медведь. Я его видел, – сказал он и хлопнул дверью.
Борис молча кивнул. Он никак не мог понять, как реагировать: верить или не верить?
В дальнем углу зверинца вновь завизжали мартышки, закричал ребeнок, заговорила женщина. ««Готов поспорить, – мрачно подумал Борис, – что мартышки снова ухватили трофей. Сейчас начнутся разборки – шапочки, кепочки, бананчики, укушенные пальчики. Читать надо! Написано же: «К вольерам не подходить». А что делать? Мартышкам кушать охота. Ослушался?! Подошeл?! Получи неприятность от дикой природы»».
Около женщины стали собираться сочувствующие люди.
Борис направился к толпе, но тут запнулся о пустое ведро. Оно загремело, закатилось под вагончик. Борис потянулся за ним и носом столкнулся с чем-то мохнатым, пушистым и глазастым.
Оба испугались, оба охнули, оба стали отползать друг от друга в противоположные стороны.
Когда женщина с ребенком вернулась к кассе, там никого не было. Она тщетно дергала дверь и требовала вернуть деньги.
Из вагончика появился Брим-Бом, с винтовой в руках.
Женщина схватилась за щеки и запричитала:
– Не надо денег. Денег не надо.
Брим-Бом безмятежно ей улыбнулся, а Борис задом выполз из-под вагончика и продолжал так двигаться, пока не уперся в бак с водой. Борис не мог избавиться от неясного ощущения, что произошло нечто важное, о чем он должен обязательно кому-то сообщить.
– Что случилось? – уставился Брим-Бом на Бориса.
– Там, – указал Борис под клетку с птицами, – желтый медведь. Я его видел собственными глазами.
Это звучало так неубедительно, что Борис не поверил сам себе. Чтобы поверить самому себе, он хотел еще слазить под вагончик, но тут зарычал лев. Это куда серьезнее, чем повизгивание мартышек.
Борис поднялся и поспешил ко льву.
– Понятно…
Оказывается, лев переживал не за себя, а за оленя, клетка которого находилась напротив его.
Около оленя стоял старик и пытался поговорить с животным. Олень слушал, шевелил ушами, но голову не поднимал. Да и не мог он этого сделать, потому что рога, проросшие сквозь прутья на улицу, застопорили голову в очень неудобном положении.
Петрович усердно тянул за цветные, от бантиков, рога вверх.
– Вы зачем сюда пришли? – голос прозвучал очень резко.
Старичок вздрогнул, оглянулся. Толстяк стоял рядом и пытался пузом оттеснить Петровича от священного животного.
– Дак это… жалко скотину.
– И поэтому вы решили оторвать ему голову?
– Это ж морока какая, всю жизнь видеть звезды только в лужах.
Толстяк оглянулся, ему очень не понравилось стариковское сердоболие.
– Дед, ты организовал очередь. У каждого человека есть сокровенное желание, а ты мешаешь. Нехорошо.
Дед оглянулся – рядом никого не было. Элис топталась у клетки с волком. Дед хотел поспорить с толстяком, но решил не тратить сил и времени, и вместо этого сказал совсем другое.
– Вы кто?
Борис издал какой-то странный звук, похожий на жужжание пчелы, и шагнул вперед.
– Я требую, чтобы ты покинул зверинец.
– Не очень-то вежливо.
– Дед! Если есть желание – загадывай, если нет – уходи.
– Есть! – Петрович вытянул из кармана синюю ленточку. – Я о квартире мечтаю. Это ж надо горемыке в такую историю вляпаться.
– Его история лучше твоей. Вот у него жильe есть, а у тебя – нет.
– Нет, – согласился Петрович.
– Во! Так кто из вас счастливее?
Дед завязал бант, призадумался:
– Ещe есть банты в продаже?
– Рубль! – Борис вытащил из кармана клубок мятых лент.
Петрович поменял денежку на красную змейку, завязал бант на рогах оленя. Поглаживая мягкую шeрстку на лбу, грустно добавил:
– За твою свободу. М-да, у каждого своя история.
Историю оленя никто не знал, даже он сам. С детства он помнил только обрывки беспокойного сна, повторяющегося каждый день. Самый удивительный фрагмент – тeплое молоко матери, оно скапливается в уголках его губ, скатывается по щеке, а мамин шершавый язык ловит струйку, еe мягкие губы касаются лба, целуют нежно, долго, тепло. А потом время разорвало жизнь по линии горизонта; мать ушла туда, а он остался здесь. После этого завыла утомительная песнь одиночества. В одну кучу свалились сотни молчаливых дней, тяжeлых ночей. Постепенно разрастались рога, искривлялась спина, глаза косили в поисках звeзд, живших в капельках росы. А кругом – ни врагов, ни друзей, только жуткий скрип колeс, пыль бесконечных дорог, сотни миллионов разных ног: в сандалиях, тапках, сапогах…
На противоположной стороне свирепо зарычал лев. Он коротко бил лапой по доскам пола, когтями снимал стружку и мотал головой.
Дождавшись, когда толстяк отойдет ко льву, Элис присела на корточки перед оленем. Потом встала на колени. Так и есть: грустные голубые глаза.
– Здравствуйте, – сказала девочка, и попыталась снять с ресниц животного налипший шарик чертополоха.
Олень моргнул. О ржавые металлические прутья, зашуршали рога. Они мешали увидеть человека в белых туфельках. Олень медленно пошевелил губами.
– Вы меня слышите?
Олень прислушался к шороху слов.
– Вы выполните мое желание? – не унималась девочка.
«Выполню!» – подумал олень.
Освобождая место для своих бантиков, девочка затормошила чужие узелки. Красный, синий, зелeный.
На земле уже лежала горка выгоревших желаний, а Элис всe дeргала и дeргала. Олень терпеливо ждал, и вдруг ему показалось, что стало легче. Да! Да! Гораздо легче. Словно с каждым движением детской руки он освобождался от чужих требований и собственных обязательств. Куда уходили желания?! Наверное, в небо, туда, куда олень не мог смотреть.
Элис затянула два банта – по одному узелку на желание, отломила от батона добрую половину, сунула оленю в рот. Он медленно жевал, сухим языком собирал крохи с губ, подбородка. Доел, моргнул, прогнал комара с ресницы. Комар покружил перед носом оленя, сел на край поилки. Олень потянулся следом, стал шумно пить.