Но с появлением в моей жизни Юли в двушке стала царить идеальная чистота. И с сексом не приставал – сама залезла в постель. Из благодарности. Ну и не самый я отвратительный мужик на свете. Даже часто слышу – красивый. Мне по хрену до внешнего, как впрочем, и до внутреннего, но с удобным – комфортней уживаться, нежели с говнецом. Поэтому Юля меня вполне устраивает.
Обшариваю спящую подругу взглядом.
– Кушать хочу, – щипаю за сочную ягодицу. Знакомая недовольно шикает, но в следующую секунду кошкой развратной льнёт. Запоздало вспоминает, что я не в том состоянии, чтобы активно двигаться, и стонет, носом очертив незамысловатый узор на моей обнажённой груди: – Прости, я быстро, – чмокает в губы и покидает постель, сонно телепаясь прочь из комнаты.
Пока сижу на кухне и наблюдаю за передвижениями полуголой любовницы, заманчиво задом виляющей, мелькает греховная мысль сексом всё же заняться – быстренько снять напряжение, но плоть с такой великой ленью отзывается, что меня хватает лишь на благодарный шлепок.
Ну и под шумок, пока обедаем, – выпросить пропуск в кардиологическое отделение её больницы. Да, повезло сказочно, что Когана забрали именно сюда. Хотя, ложь! Ничего удивительного – лишь тонкий расчёт. В этой клинике самое лучшее и сильное отделение для сердечников. Знал, просчитал, теперь дело за малым…
По дороге в больницу заглядываю к Пастору. Хочу увидеть его глаза. Реакцию, движения… Хочу понять, так ли хреново дело, как начинаю думать. Но Нестор Львович непробиваемо холоден.
Заверяю, что мне нужны несколько дней – уладить кое-какие вопросы.
Босс даёт добро и уточняет, нужна ли помощь.
Отмахиваюсь – проблема почти разрешена.
Пастор мне доверяет… Вроде как.
Пока еду к Когану и Арине, набираю Костыля.
Разговор короткий, да и не стоит «о таком» по мобильному.
От стрелки не отказывается: только улучу время, он готов встретиться.
А потом, как бы невзначай, добавляет:
– Бес, ты же в курсе, я бы сам… без указания сверху…
Многоговорящая тишина.
– Имена остальных скинь СМС.
Арина
Только оказалась в школе, на меня тотчас насели со всех сторон: одноклассники, учителя.
Как дела? Что случилось? Как дед? Нужна ли помощь?
Завалили вопросами, и я от шквала внимания растерялась. Спасибо им, конечно… Правда, спасибо. Было бы хуже, если бы моё появление игнорировали или приравнивали к «ничто». А так… я оказываюсь в эпицентре участия и человечности. К сожалению, помочь никто не в силах. Да и сейчас все мои мысли крутятся вокруг дедушки, Димы и «благодетелей» из отдела опеки и попечительства. А ещё радуюсь – за ночь голос чуть восстановился. Нет, не полностью, но жуткое шуршание больше не дерёт глотку. Поэтому грешу на связки и тихо оправдываюсь: «Чуть приболела. Простите, говорить трудно».
Матвея и Давида это не смущает и не останавливает. Они как всегда болтают о своём, в дружеской манере поддерживают.
А потом опять удивляет Алёша Кирчагин. Разбивает наш коллектив и в сторонку увлекает. До сих пор поражена его вниманию. Приятно, зачем очевидное отрицать, но я даже и мечтать не могла, что он будет ко мне проявлять заинтересованность. О нём ходят разные слухи – друзья вредные, избалованный мажорчик, с девчатами скверно поступает, хамит взрослым, никого ни во что не ставит… Но со мной он милый. Даже в клуб приглашает. Ненавязчиво.
– Или в кино… – перебирает варианты, с ожиданием смотря на меня. – Ну или… – мешкает, будто боится сказать что-то вызывающе вульгарное и меня спугнуть, – погуляем. Парк, выставки…
Я ему отказываю:
– Дедушка болен, мне сейчас не до этого.
– Слышал, прости… бестактно и, – тушуется совсем, – лан, проехали…
Мне становится неуютно – обидела парня, а он со всей душой. Вон как расстроился. Даже говорить связно не может.
– Но когда он поправится, я бы… с удовольствием, – торопливо заверяю.
– Круто, – тотчас преображается Лёша. – Тогда… – опять повисает пауза, – я буду ждать.
– Ага, – киваю со смущённой улыбкой. Даже щёки горят.
– Слушай, – это догоняет уже в спину, когда к друзьям возвращаюсь. Кирчагин глядит на меня с задумчивым ожиданием: – а тебе точно помощь не нужна?
– Нет, – чуть мотаю головой. И опять улыбаюсь. Как ни крути, внимание такого парня действительно приятно. Но если друзьям отказала, то ему подавно.
А насчёт школы Дима был прав.
Отдел попечительства сюда звонил. Спрашивали, на месте ли Коган Арина Родионовна. На тот момент было сказано, что на первый урок не пришла. Но классная руководительница заверила – обязательно перезвонит и проинформирует, что я была. А о том, что отпустили здоровье подправить – обещала умолчать. Подбадривающе подмигнула: «Им такое не обязательно знать!».
Уже в больнице приходится немножко посидеть в коридоре. Пока дедушке процедуру завершают. Капельница…
Дергаюсь, всё жду Диму.
Зачем? Сама не знаю. Ведь он мне никто. Случайный спаситель. Человек, который обещал помочь. Тот, кому зашивала ножевую рану. Кто готов взять за меня ответственность…
Это всё мило и обязует к ответной благодарности, но причина Димы так и остаётся неясной. Его слова меня не убедили. Если и были правдивы – только отчасти. Я конечно наивная, юная особа, но поверить, что чужой человек собирается нарушить закон, дабы спасти незнакомую девчонку… бред…
Пока сижу в коридоре, ломаю голову, как дедушке о ТАКОМ рассказать. А вдруг опять с сердечным приступом сляжет?
Жую губы, соображая, как бы обыграть мягче момент. А потом приходит неутешительная мысль: «Зачем переживаю? Может, Дима вообще не придет. Обещать – не жениться. Тем более, он ничего мне не должен. Это я ему должна, а идея насчёт «сокрытия меня»… Ну, она неплоха по сути, и если герой больше не появится, попрошу помощи у Матвея и Давида. Братья не откажут».
Но в обход дедушки, в любом случае, ничего не буду делать. Мы и так на тонкой грани, на особом счету у отдела опеки и попечительства. Так что без дозволения родственника ни на какие интриги и риски не пойду. Если хватит духу, намекну, а там глядишь отец Матвея и Давида согласится меня у себя придержать. Всё же они с дедом давние знакомые.
В палату вхожу, боясь сильным звуком напугать деда, вдруг уже дремлет. Но он улыбается. Чуть виновато и с нескрываемой радостью:
– Девочка моя, иди ко мне, – по краю койки ладонью постукивает. И как ни желаю оставаться рассудительной и спокойной, ускоряюсь. Быстро кидаюсь в его объятия. Пусть слабые, дрожащие, зато искренне любящие.
Расквасившись от нежности, слегка всхлипываю, а когда эмоции утихают, определяю душевный поцелуй на старческой щеке.
– Привет, – шепотом и с жутким настроем опять всплакнуть. – Ты как?
Блин, а я так надеялась, что справлюсь с собой и нервами. Что не буду волноваться. Сажусь на стул напротив койки дедушки. Ручки на коленки, как прилежная ученица.
– Шептать необязательно, – мягко усмехается дед.
Ну вот, моя уловка завуалировать сорванный голос – не удалась. Поэтому применяю уже испробованный в школе метод:
– Я не специально, – тяжко вздыхаю, – вчера под дождь попала, сегодня с утра горло болит и голос пропал.
– Ариша! – порывается подняться дед, но я его быстро укладываю на место:
– Деда, тебе нельзя вставать.
– Как можно быть такой неосмотрительной? – упирается родственник – волнуется не наигранно. – Надо было сразу горячего чаю с мёдом.
Виновато голову склоняю. Не люблю врать, да и получается скверно. Хотела как лучше, а вышло… Дед всё равно распереживался.
– Прости, – боюсь глаза поднять, изучаю ботинки в бахилах, линолеум. – Я противогриппозное приняла. На всякий…
– Вот это правильно. Умничка! – чуть кивает дед, выдавливая улыбку.
Некоторое время болтаем о школе, о предстоящих экзаменах, о моём поступлении. Планы большие, а главное, дед настроен на скорейшее выздоровление.
А Димы всё нет.