Ветеринар посоветовал понаблюдать за ним сутки-двое после операции, чтобы убедиться, что нет никаких побочных эффектов. Я должен был особенно обращать внимание на подозрительную сонливость, которая была бы плохим признаком. Приближался конец недели, и я знал, что мне нужны деньги, но я никогда бы не простил себя, если бы что-то пошло не так. Поэтому я остался в квартире на следующие двадцать четыре часа, чтобы присмотреть за Бобом.
К счастью, он был в полном порядке. Следующим утром он был немного повеселее и чуть-чуть поел. Как и говорила медсестра, особого аппетита у него не было, но он съел полмиски своего любимого корма, и я счел это обнадеживающим знаком. Еще он немного побродил по квартире, хотя, опять же, в нем пока не было обычной кипучей энергии.
В течение нескольких следующих дней он стал все больше походить на старого Боба. Через три дня после операции он уже ел с таким же аппетитом, как раньше. Уверен, он еще чувствовал боль. Временами он морщился или внезапно останавливался, но в целом все было нормально.
Я знал, что в нем еще осталась странная «безуминка», но был рад, что отнес его на операцию.
Глава 4
Проездной билет
Когда две недели подошли к концу, я понял, что пришла пора подумать, как переселить Боба из квартиры обратно на улицу. Он пришел оттуда - и я полагал, что туда он и хочет вернуться.
Дела его шли на лад, и выглядел он теперь куда здоровее, чем в тот день, когда я его встретил. И он хорошо отъелся.
В общем, через пару дней после того, как я закончил давать ему лекарства, и он полностью пришел в себя после операции, я взял его на руки и отнес вниз. Опустив его на пол в коридоре, я открыл дверь в подъезд и показал на улицу.
Он стоял как вкопанный и растерянно смотрел на меня, будто спрашивая: «Чего ты от меня хочешь?»
- Иди, иди, давай, - сказал я, махая рукой.
Это не произвело никакого эффекта.
Какое-то время мы просто молча сверлили друг друга взглядами, а потом он повернулся, вышел из подъезда, но пошел не на улицу, а к клочку земли, где он обычно делал свои дела. Там он вырыл ямку, закопал ее и вернулся обратно ко мне.
Теперь у него на море явственно читалось: «Ладно, я сделал, как ты хотел. Что теперь?»
Именно тогда мне в голову пришла эта мысль.
- Я думал, ты захочешь побродить вокруг, - спокойно сказал я ему.
Часть меня радовалась. Я наслаждался его компанией, ведь у него был великолепный характер. Но, будучи разумным, я понимал, что не должен позволить этому случиться. Я изо всех сил старался начать нормальную жизнь, все еще состоял в программе реабилитации наркоманов, и в обозримом будущем это бы не поменялось. Как мне ухаживать за котом, пусть даже за таким умным и самостоятельным, как Боб? Это было бы несправедливо по отношению к нам обоим.
Поэтому, с тяжелым сердцем, я решил, что со следующего дня начну отучать его от квартиры. Когда утром я пошел на работу, я не стал оставлять его дома, а вынес наружу и оставил в саду.
- Любовь жестока, - пробормотал я.
Ему это не понравилось.
Когда я поступил так в первый раз, он посмотрел на меня, словно говоря: «Предатель». А когда я пошел прочь, закинув на плечо гитару, он тихо двинулся за мной следом, зигзагами, словно шпион, который пытается остаться незамеченным. Но я все равно видел его заметную рыжую шерстку, прыжками мелькающую то тут, то там.
Всякий раз, замечая его, я останавливался и махал руками, заставляя его уйти. Он с неохотой хромал назад, временами оборачиваясь и кидая на меня осуждающие взгляды. В конце концов, до него дошло, и он исчез.
Когда я вернулся домой около шести вечера, он ждал меня у двери квартиры.