– Вездесущий… – Анири попыталась из-под него выбраться, но не тут-то было. Мужчина повернулся набок, сгреб ее в объятия и приказал чуть насмешливо (или ей показалось?):
– Хотела, так грей.
Она запоздало удивилась – оказывается, бездушный умеет разговаривать как обычный человек, не только ходульными ритуальными фразами. Понемногу успокоившись, рискнула чуть пошевелиться. Мужчина тотчас ослабил хватку, давая ей свободу. Анири повернулась к нему лицом, робко обняла, погладила по спине, как маленького.
Долго лежала без сна, сторожко прислушиваясь к каждому звуку. Холод понемногу отступал, бездушного больше не трясло, словно осиновый лист на ветру. Дыхание стало размеренным и беззвучным. Голова Анири удобно пристроилась на сгибе его локтя. Отчего-то сделалось защищенно и по-домашнему уютно, заклонило в сон.
– —
…Ее будто что-то толкнуло. Распахнув глаза, Анири некоторое время вспоминала, почему вместо уютной печки очутилась на жестком, холодном полу. В горле пересохло, неприкрытый одеялом бок промерз, затекла от неудобной позы спина. За окном занимался тусклый рассвет, вчерашний вечер казался спросонья дурным сном. Она украдкой повела рукой по шершавым доскам. Никого. Мгновенно и остро почуяла непонятную, висящую в воздухе туманной взвесью угрозу, поспешно села и обернулась.
Наклонив голову набок, словно волк или озадаченный дворовый пес, бездушный замер подле правилки со злосчастной заячьей шкуркой. Девушка мгновенно, рывком, осознала, что жить ей осталось совсем недолго. Покрывшись холодным потом, подхватилась с пола.
– Это не… нет! У меня есть разрешение!
Перстень провалился куда-то в складки кармана, она никак не могла его нащупать. Наконец, выхватила широкий, тяжеленький ободок, сунула под нос отмороженному:
– Вот!
Он внимательно рассмотрел безделушку и словно бы даже обнюхал. Произнес уверенно:
– Не твое.
– Моего деда, но его больше нет в живых!
– Не твое, – с нажимом повторил бездушный.
– Ты не тронешь спасшего тебя добровольно!
– Что за сказки? – кажется, он вновь удивился. – В уплату я исполню, если смогу и захочу, желание спасшего. Желанием может стать жизнь. А может и не стать. Как в твоем случае.
Ноги онемели от страха. Прислонившись к теплому печному боку, она жалобно и беспомощно прошептала:
– Ты меня убьешь?
– Вряд ли, – равнодушно качнул он головой и, отодвинув ее с дороги словно лавку или сундук, направился к ближайшей полке.
По-прежнему не в силах пошевелиться, Анири наблюдала за гончей великого короля. Бездушный кружил по горнице мягко и беззвучно, напоминая теперь не пса, а большую рысь. Крышки и дверцы открывались и закрывались, занавеси отдергивались, ящики выдвигались.
Обыск продолжался недолго. Скоро гость остановился напротив хозяйки и подвел итог:
– Не убью. Ты охотилась по необходимости.
– Дед говорил, вы людей насквозь видите, чего ж ты по ларям полез? – не удержалась Анири. Пережитый страх разозлил, сделал ее колючей, словно терновник.
– Видим. Если нужно, – после паузы, смерив ее изучающим взглядом, уронил бездушный.
– А сейчас не нужно?
– Нет.
– А вдруг у меня весь погреб репой забит? Или, скажем, картошкой?
– Нет у тебя погреба. И еды нет. Когда выходим?
Понятия «бездушный-губитель» и «бездушный-спаситель», «бездушный-при-смерти» и «бездушный-готов-убивать» сменяли друг друга слишком быстро. Девушка помотала головой, как будто мысли от этого могли прийти в порядок.
– А с тобой… все нормально? Кажется, ночью Вездесущий заглядывал к нам в окно…
– Бездушные не болеют, – губы гостя искривила желчная усмешка. – А Вездесущий не придет за мной никогда.
Анири чуть не сморозила глупость, но удержалась в последний момент. Бездушный не мнит себя бессмертным. Просто Вездесущий приходит только за теми, у кого есть душа. Смутившись, девушка зачастила:
– Мне собраться надо, курицу забить и приготовить. Лепешки испечь. Чего добру пропадать? И… – она запнулась, вопросительно глянула на его порты и рубаху, – наверно, стоит подобрать тебе одежду?
– А есть из чего?
Она нервно кивнула, судорожно сжимая в кулачке бесполезный перстень.
– —
Ружье бездушный не взял, зато долго и придирчиво выбирал кухонный нож и топорик. В дедовых штанах и куртке он выглядел почти человеком. Почти. Только кожа слишком бледная, волосы серые… или седые? Да взгляд, какого не бывает у обычных людей.
Вздохнув украдкой, она поправила капюшон, закинула на спину торбу со скудными припасами, одеждой и прочими нужностями. Привычно с натугой повернула притолочный запор (обычный еноты навострились открывать). Добыла из сараюшки снегоступы. Свои и деда.
Шагать по лесу в молчании было… неприятно. Бездушный не предложил забрать вещи, шел налегке, быстро, уверенно выбирая направление, не снижая скорости даже когда попадались препятствия. Одним плавным движением нырял под поваленный ствол или перекатывался через него поверху. Анири так не умела, поэтому то и дело отставала. Провожатый не оборачивался, но всегда точно знал, когда остановиться и подождать.
Вопросы теснились в голове, но заводить беседу с бездушным, который едва тебя не приговорил, не очень-то хотелось. Все-таки ближе к обеду она не выдержала:
– Почему ты оказался там, возле моего дома, совсем без ничего?
– Почему без ничего? В штанах и рубахе.
Лица не видно, спокойный голос, ни намека на эмоции.
– Тебя… ограбили?
Бездушный кашлянул как-то очень по-человечески.
– В каком-то смысле. Ограбил. Шатун. При попытке спасти его от браконьеров.
– А браконьеры, что с ними сталось? Они… мертвы?
Бездушный пропустил вопрос мимо ушей. Некоторое время шли молча, затем любопытство вновь взяло вверх над эмоциями.
– Как твое имя? – спросила Анири, пристально рассматривая маячившую впереди широкую спину в дедовой куртке.
Он замедлился на неуловимое мгновение, словно споткнулся не споткнувшись. Бросил отрывисто:
– Зачем тебе?
– Не могу же я называть тебя «бездушный»?
– Почему? Можешь. Бездушным, гончей короля, отморозком, нежитью, мертвяком. Все так делают.
– Это… это неправильно.
Он безразлично пожал плечами.
– Как скажешь. Тогда пусть будет Див.
– Но тебя зовут иначе?
Пауза. Почти незаметная.
– Помолчи, ладно? Мне надо слышать дорогу.
– —
Несмотря на передышку днем, путь через бурелом вконец вымотал непривычную к долгим пешим прогулкам Анири. В сумерках, когда они вышли на лишенную деревьев, продуваемую ветрами просеку, она едва не падала от усталости. Снег здесь казался неглубоким. Ремешки снегоступов натирали щиколотки, и девушка решила избавиться от неудобного снаряжения хотя бы на время. Идти сразу стало легче.
Снег скоро сменился льдом, и стало понятно, что просека – вовсе не просека, а промерзшее на солидную глубину, а то и до дна, русло ручья или небольшой реки.
Анири не заметила, когда отклонилась от ровной цепочки следов бездушного. Залюбовалась на нависшие над головой заснеженные ветви ивы, расслабилась. Беспечность, как известно, наказуема. «Безопасный» лед вдруг мягко подался под ногой и провалился. Темная, обжигающе-холодная вода хлынула в сапог.
В теории Анири знала, что со льдом шутки плохи, и от полыньи нужно медленно отползать, распластавшись и заняв собой как можно большую площадь. На практике вышло иначе – тело, не советуясь с разумом, пошло на поводу у инстинктов. Коротко вскрикнув, девушка уцепилась за красоту, которой только что любовалась, и рывком выдернула ступню из небольшой полыньи.
– Не шевелись!
Бездушный с безопасного расстояния изучил место происшествия. Осторожно подобрался, протянул руку. Вывел перепуганную спутницу на пологий, засыпанный снегом почти по колено берег и принялся деловито выламывать сушняк из ближайшей ели. Сложил костер и занялся лежаками.