А ведь сейчас в мире всё продаётся и покупается, в том числе, увы, и любовь. С трепещущим сердцем, как нашкодивший школьник, смотрел он на свою избранницу, не решаясь произнести заветные слова. Что, если она в ответ на эти признания, мягко говоря, пошлёт его к чёрту? Однако он отбросил эти минорные мысли и, собравшись с духом, пробормотал:
– Я хотел тебе, Аделька, сказать…
Но глаза у неё озорно заблестели, и она со смехом его перебила:
– Полагаю, ты хочешь сообщить мне какую-то громкую сенсацию, например, что тебя, наконец, берут в центральную газету. Не так ли?
– Ну, ты, моя дорогая, как в воду глядела! – рассмеялся он и скромно потупил голову. – Меня действительно берут собкором в солидную центральную газету, с большим тиражом. Позавчера звонили из Москвы. Годик попашу, а там, глядишь, и в Москву заберут, если, конечно, покажу себя с лучшей стороны. Да и сколько можно прозябать в этой провинции! Ты, Аделька, и не представляешь, как вытянулась рожа у нашего шефа, когда он услышал эту новость.
– Что ж, поздравляю тебя! Хоть почувствуешь себя независимым перед местными чинушами! – рассеянно воскликнула Адель, и по её расстроенному лицу он догадался, что она чем-то недовольна. После некоторой паузы он решительно повернул к себе её лицо и без всякого предисловия выпалил, точно нырнул в ледяную воду:
– Знаешь что, любовь моя, выходи-ка за меня замуж! – После этих слов во рту у него мгновенно сделалось сухо, руки задрожали, и он, как солдат, вытянул их по швам, втянул голову в плечи в ожидании чего-то похожего на пощёчину. Но, к счастью, ничего подобного не произошло. Напротив, девушка смущённо зарделась, щеки у неё стали похожи на маков цвет.
Всё- таки загадочно женское сердце, она, вероятно, сразу поняла, какие он слова для неё припрятывал все эти два года, но не торопила его, а терпеливо ждала. И сейчас она нисколько не жеманилась, не кокетничала, как, наверное, вели бы себя так на её месте другие красотки. С мягкой улыбкой, делавшей глаза её ещё выразительнее, ещё ярче, она утвердительно кивнула головой и ответила со смехом, простодушно и вместе с тем лукаво:
– Я выйду за тебя замуж, Глебчик! Потому что именно тебя, такого дурачка, я люблю больше всего на свете.
Бедняжка, подумал он с нежностью, она нисколько не меркантильна. Он прекрасно знал, что ей чего-то, да стоило
не отказать ему, ведь с самого начала их знакомства, точно скала, на пути стоял богатый суровый отец.
Счастливые и весёлые, они, как дети, крепко взялись за руки, и побежали к воде. С девушки не спадало волнение и возбуждение, она то и дело озорно смеялась, взвизгивала и дурачилась, обдавала его фонтаном брызг, уплывала от него на приличное расстояние, притворялась, что тонет. Даже в воде с лица Глеба не сходила горделивая улыбка, ему приятно было от сознания, что это чудесное создание принадлежит ему.
Потом они, успокоенные уже, блаженно растянулись на траве и, любуясь хлопкообразными облаками, лениво проплывающими над ними, сквозь которые сияло солнце, не спеша, во всех деталях, обсуждали предстоящую свадьбу. Собственно, Глеб сразу предупредил её, что ей не о чем будет беспокоиться, всю хозяйственную сторону праздничной церемонии он берёт на себя. Он уже всё решил: отмечать это событие они будут в его родном маленьком городке, где живут мать с сестрой. Он честно признался, что пока с наличкой у него не густо, но это, по его мнению, не беда.
– Видишь ли, дорогая, я уже прощупал этот вопрос, попрошу ссуду в одном банке, постепенно расплачусь, – объяснил деловито он, но, заметив, что на её хорошеньком личике появилась недовольная гримаса, поспешно добавил:
– Не волнуйся, ничего страшного тут нет, сейчас все живут в кредит, возьми, к примеру, американцев. Вот переберусь в центральную газету, буду больше получать.
Адель разжала свои тонкие, бронзовые от загара руки, обвивающие его крепкую мускулистую шею, и грустно протянула:
– Хорошенькое дело – начинать новую жизнь с долгов. А ведь мой папа, будь ты покладистей, прекрасно бы всё устроил.
– Твой папа, гм… – в голосе у Глеба прозвучала откровенная насмешка, – будто ты не знаешь, как твой папа относится ко мне, боюсь, как бы его вообще удар не хватил, когда он узнает, кто твой избранник.
Адель мгновенно вспыхнула, награждая его сердитым взглядом:
– Не смей говорить таким идиотским тоном о моём отце. В конце концов, не кто иной, как он, воспитал меня почти с пелёнок. Ты его просто плохо знаешь. Папа непременно дал бы денег, если б ты не был таким упрямым гордецом. Если хочешь знать, он всегда прислушивался к моему мнению, если он в чём-то не соглашается со мной, то потом всё равно сдаётся. Вот увидишь, он не будет против нашей свадьбы и даже купит нам квартиру.
Глеб поморщился, словно съел перезрелую грушу. Жить в доме, купленном на деньги тестя! Нет, подобная перспектива ему, человеку гордому и независимому, привыкшему в житейских ситуациях рассчитывать лишь на самого себя, явно не улыбалась.
С Бухтояровым, отцом Адель, пути его пересеклись, когда тот ещё работал заместителем мэра города. Однажды Глеб, изучив обстановку в городе, подготовил разгромную статью о плачевном состоянии в жилищном хозяйстве, в нелестных красках расписывая Бухтоярова, отвечавшего как раз за данный участок. Конечно, зная осторожный нрав своего шефа, Глеб вряд ли бы пропихнул в газету этот острый материал, но он схитрил и выждал момент, когда главный редактор был в отпуске. После выхода статьи разгневанный Бухтояров сразу же вызвал автора к себе. Высокий и тучный, он нервно мерял шаги по просторному кабинету и, брызгая слюной, кричал фальцетом:
– Да как ты смеешь обвинять меня, предварительно не побеседовав, не согласовав всё со мной! Сопляк! Выскочка! Недоучка!
– Ошибаетесь, у меня высшее университетское образование, – спокойно парировал Глеб, наслаждаясь гневом чиновника и внутренне злорадствуя, что он вывел из терпения такую крупную шишку. Тогда он и подумать не мог, что этот неуклюжий смешной толстяк не кто иной, как отец прекрасной девушки, в которую он влюбился с первого взгляда.
Когда Адель пригласила его в гости, в роскошном трёхэтажном особняке их встретила охрана – четверо молодых крепко сбитых бритоголовых вооружённых до зубов человека, и это сразу навело ошарашенного Глеба на мысль, что наверняка отец его любимой девушки – весьма состоятельная птица. На мраморной лестнице, когда они поднимались, они столкнулись нос к носу с мужчиной, который торопливо спускался вниз.
– Папочка, знакомься, это мой друг – Глеб, мы посидим у меня, он хочет наши картины посмотреть, – весело защебетала Адель, прижимаясь к отцу. Глеб поднял голову и замер, столкнувшись с презрительным взглядом Бухтоярова.
…Когда Адель и Глеб, усталые и разомлевшие от собственных эмоций, лежали на широкой махровой простыне, подставляя солнцу свои молодые пружинистые тела, перед ними точно из-под земли вырос их общий приятель, студент-практикант Денис Кайгородов. Он был самый молодой в их компании, но, несмотря на разницу в возрасте, троица эта была практически неразлучной. Денис, как и его старший товарищ, у которого он проходил практику в редакции, был высок, но ещё по-юношески угловат и неуклюж, густые, кудрявые русые волосы он зачёсывал назад, на его круглом добродушном лице с типично славянскими чертами почти всегда бродила широкая улыбка, и это подкупало других, кто с ним так или иначе общался. Порывистый и зажигательный, он по натуре был оптимист, и это роднило его с Глебом, собственно, один у другого они черпали силы и энергию, когда в том весьма нуждались.
– Салют! Насилу вас отыскал! Хоть бы меня, черти, предупредили, куда пошли! Хватит вам жариться на солнце. Махнём, братва, лучше в ресторан и хоть в выходной по-человечески отдохнём.