– Как ты? – спросил я в тёмном гардеробе, в котором нас никто не мог заметить.
– Плохо, – ответила она.
– Болят ноги?
– У меня болит абсолютно всё. Я слышала ваш разговор. Виктор решил, что я особенная, но я так не считаю.
– А что ты считаешь?
– Ничего. Я помощница, и в этом моё призвание. Мне не обидно, что они не помогли. Спасибо, – она поблагодарила меня (браслет, вибрируя, засверкал голубым) и зажгла подвесной светильник, напоминающий мятый лимон. – Идите.
Я вышел из гардероба. Коллеги упрямо расспросили о том, что произошло.
Виктория спросила наивно:
– С чего ты взял, что она не дойдёт самостоятельно? Она взрослая и умеет ходить.
– Конечно, в чём дело? – вторил Кирилл Михайлович.
Я молчал, пока они не успокоились, а потом ответил:
– Неважно, сколько ей лет. Она недавно только задышала воздухом и никогда не пользовалась ногами. Возможно, она особенная, но она не обязана соответствовать вашим высоким требованиям. И не удивляйтесь, что она беспомощная. Это были первые шаги, детские, а не взрослые.
Виктор по-дружески хлопнул меня по спине.
– Ты прав. Она ребёнок и ещё успеет показать, на что способна.
– На что, что способна? – промолвил я невозмутимо.
– Помощницу сто тысяч необязательно обучать, чтобы она привыкала к людям. Она сама научит нас другой, лучшей жизни. Вот ты поймёшь, если к тебе обратиться по-испански? Знаешь, как быстрее всего успокоить плачущего младенца? Или как строителю, который в последний раз рисовал красками в школе, написать красивую картину? Она умеет намного больше, чем кажется. О, намного!
Помощница вышла к нам в длинной одежде и кожаных туфлях на босую ногу. Она покружилась дважды, приподняв атласный зелёно-белый подол, и зарделась в предвкушении похвалы.
– Тебе не идёт это платье. Надень другое, – попросила Виктория.
– Как? Мне оно нравится.
– Видимо, одной тебе.
– Не глупи, – сказал коллега. Он тотчас же сделался безучастным, когда увидел помощницу одетой. – Какая разница, в каких ей тряпках ходить?
– Немедленно! – Виктория была непреклонна.
Помощница сто тысяч тяжело выдохнула и вернулась в гардероб.
– Она найдёт нужное платье, и мы познакомим её со всем персоналом. Покажем, как она хорошо вышла, отведём в кинотеатр, – проговорил Виктор и внимательно посмотрел на меня. – Значит, с нами?
– Куда?
– Праздновать! – прошипела сердито Виктория. – Не забыл ли часом, что ты не один работаешь?.. До вечера я сама буду занята. Сироткам в приют одежду отвезу, но на банкет успею!
– Я пойду.
Назойливые мысли роились в моём мозгу. «На что способно изобретение человека, которому снятся фантастические сны, лишённые всякой логики? Увы, я не знаю, так как не мечтатель. Верно, у меня не так работает голова, поэтому я не люблю помощников и не испытываю ничего при встрече с ними. Ими любуются, как драгоценными камнями. Через год или два в каждом доме будет такой помощник. Он сделает за вас ремонт и приготовит ужин, который вы не попробуете ни в одном дорогом ресторане. Может быть, всё не так ужасно, как мне видится? Может, я преувеличиваю, потому что не вижу никакой прелести в изобретениях Виктора? Я пойму его, но не сейчас, когда мне поручат записывать речь помощницы сто тысяч на диктофон», – размышлял я долго, пока коллеги не позвали меня на улицу.
Глава первая.
Неожиданный посетитель
За дверью бесшумно лилась музыка ветра. Дождевые капли сползали лениво с крыши. Близился безоблачный рассвет, и небо было точно разукрашено глубокой розовой пудрой.
Хозяйка сидела в шерстяном платке на широких плечах и поминутно глядела в окно за серо-коричневой птицей, которая прыгала по уличному креслу и тоскливо пела.
Я спросил за завтраком:
– А она каждый день прилетает?
– Каждый.
– Ты любишь её песни?
– Очень люблю, – ответила она живо и, не притронувшись к тарелке с супом, сложила руки на груди.
– Ты должна есть, иначе у тебя не будет сил.
– Сил хватает.
– Как же?
– Так. Я посильнее и тебя буду.
– Не сомневаюсь.
Дарья Сергеевна Трушкова была потрёпана временем, сгорблена, худощава и непослушна, как ребёнок. В шестьдесят четыре с половиной года она не обращала никакого внимания на старость и гордилась тем, что не страдала от болезней. Она часами гуляла около высушенного колодца, к которому вела заросшая сорняком тропа, бросала монеты в пустоту и с удовольствием слушала, как они тонко звякали в тишине.
Таинственный шелест леса привлекал её неизменно. Деревянный двухэтажный дом, который я делил с нею пополам, стоял на вершине холма в отдалении от иных, больших и тусклых домов с крытыми садиками, и был выкрашен в спокойную белую краску. По одну сторону стоял маленький деревянный сарай, где хранились ржавые вёдра и прочий мусор. Перед крыльцом росла плакучая лиственница со свисающей кроной. Задний двор, увитый диким шиповником, был пустым и чахлым. Его скупо украшали поделки из пластиковых бутылок, развороченные фигуры животных. На хлипком заборчике была порвана сетка.
Дарья Сергеевна, бывало, выходила на дорогу и, осторожно облокачиваясь на ограждение, следила за помощниками сверху. Она питала симпатию к новым моделям и сильно недолюбливала старые, что были не модернизированы, а потому слабы и бесполезны. Я стоял рядом, видел расстилающийся вдалеке багровый горизонт, вершины сосен, огни, что зажигались на улицах, в неинтересных квартирах с коваными решётками на окнах, и давал ей решительно высказаться. Она лопотала, не закрывая рот, пока её лицо не терялось в сумерках.
В то время, как у подножья кипела жизнь, наша проходила в размеренном и безмятежном ритме. Каждый день проходил однотонным, но меня никогда не доставала скука, так как мне было поручено много дел.
Я работал в цветочном магазине «Летний розмарин», и моей главной обязанностью была, конечно же, продажа растений. Мне приходилось заботиться об их здоровье, убирать опавшие листья и много общаться с разными людьми, которые нуждались в красоте.
Как только завтрак был окончен, я оставил Дарью Сергеевну в гостиной и, переодевшись, вышел на крыльцо. Сел на ступени, чтобы насладиться влажной прохладой и поправил одеяло в кресле.
Птица испуганно вспорхнула на корявую ветку. Смолкла, изумившись новому дню, окутанному ласковым теплом.
В магазин я поехал на машине, а по пути включил энергичную музыку.
Непрерывный шум города глушил внутренний голос. Едкая коричневая пыль пачкала улицы и многочисленные светофоры. Блестели высокие здания, и повсюду висела и мигала броская назойливая реклама, как настоящая. Помощники носились с пакетами и сумками своих людей и располагались за кассами. Они строили крепкий мост, соединяющий между собой два обжитых острова, были водителями автобусов и ярко-синих такси, в общем, трудились.
В искусственном озере барахтались прекрасные утята и плавала прекрасная утка.
Возле витрины «Летнего розмарина» стоял, нагнувшись, мой подчинённый Костя, одетый в мятую рубашку, кое-как заправленную в поношенные штаны. Шнурки на его левой кроссовке распустились и свисали до плитки, из-под кепки выбивались кудрявые, рыжие, опрятные волосы.
Костя полировал стекло, смотрел через него на амаранты в мраморных вазах и лютиков в подвесных горшках и был так увлечён, что не сразу заметил, как я подошёл. Он повернулся и показал толстые розоватые щёки, покрытые веснушками, и простые кругленькие глаза.
– Салют!
– Пора открываться.
– Да. Вы могли приехать позднее. Я бы справился один, – ответил он, гордый за то, что ответственно подходил к поручениям. – Клиентов сейчас много, и вы с ними со всеми возитесь, но не отдыхаете.
– Не вожусь, а обмениваюсь любезностями. В общем-то, они обмениваются со мной не меньше.
– Так плохо. Они это делают, потому что обязаны. Вы всем продаёте цветы. Даже тем, что наглеют.