Относимость (релевантность, сама возможность отнесения) знания есть вообще его первый критерий (что это именно знание, а не что-то иное). Отнесение может пониматься как интерпретация. Или как эксперимент – когда натуральные вещи подгоняются под знаковую конструкцию. В последнем случае, как правило, речь идёт об устранении различных «помех», «примесей» и вычленении из фона реальности исследуемого предмета в «чистом виде». Логической изоляции предмета в знании соответствует физическая изоляция реальной вещи в «вакууме» эксперимента.
Множество знаний удерживается в единстве отношения к чему-то «одному и тому же» не за счёт вещей реальности. Обратное наивное утверждение известно как натурализм, он же материализм, он же вульгарный материализм. Натурализм-материализм поэтому утверждает, что знания якобы «отражают» реальность. Это неверно. Так нельзя построить никаких, даже самых элементарных знаний. Множественность знаний удерживается иначе, с помощью идеальной «вещи мысли», идеи по Платону, зафиксированной специальной знаковой конструкцией объекта (идея становится объектом именно в силу знаковой привязки). Есть известная старая притча о слоне и нескольких слепых мудрецах, которые спорили о том, что есть слон. Один держался за хвост, другой за хобот, третий за ногу и т. д. Но вот вопрос: раз они слепые, откуда они знали, что вообще исследуют один и тот же предмет?
В чём специфика исторического знания по сравнению со знанием вообще? В (физическом) отсутствии предмета. Ведь прошлое прошло. Его нет. Есть лишь рассказы и записи о нём, то есть уже некоторое «изначальное» замещение. Отсюда и растут ноги утверждений, что история не может быть наукой. Якобы не дан предмет. Значит, и это мнение Декарта, история – только «враки», неправдоподобные россказни. Всё это нельзя проверить так, как можно проверить физическую теорию в эксперименте. Ответ Декарту, критику исторического знания как такового, дал методолог истории Р. Коллингвуд. Прошлое содержится в настоящем, является признаком и свойством последнего. История – перед нами. Всё, что мы видим и имеем – история. Подлинный предмет истории – настоящее. История – это мы сами. То, что определяет наши действия и поступки, цели и представления. Строя историческое знание, мы строим самих себя.
Ценой ошибки будет наша судьба. Победа или поражение. Идеальный объект исторического исследования – исторический процесс (История с большой буквы) – связывает исторические знания (реконструкцию событий, то есть факты) с деятелем, по отношению к которому всё «прошедшее» есть не просто «предпосылка», оно и есть он сам, то есть цель, намерение и воля, отталкивающаяся от прошлого, каким оно узнано и познано.
Прошлое нельзя изменить, его нельзя «переписать», ведь оно уже было, и в этом качестве прошлое есть одна из ипостасей Бытия. Прошлое существует. Оно реально, хотя и не «дано» нам. Оно существует в наших знаниях о нём, как их объект и даже в нашей вере в то, каким оно было. Но оно не тождественно нашему представлению о нём.
Очень важно понимать, что, изменив историческое знание или навязав другое, ложное или чужое знание кому-либо, мы меняем самого человека, варианты его действий и поведения, человек становится другим. «Переписывание» истории – это всегда изменение знания о прошлом, а это значит, что переписывается не то, что было когда-то, «переписывается» или даже «перезаписывается» человек здесь и сейчас в тот момент, когда он это изменённое знание принял. Никакая машина времени не нужна, чтобы исправить настоящее из прошлого. Достаточно «всего лишь» изменить знание об истории. Но, подчеркнём ещё раз, дело исторического самоопределения не решается вымыслом, произволом и ложью.
Сегодня модно говорить об «образе будущего», и это кажется понятным: как себя помыслишь «в завтра» – тем и будешь. Но для того, чтобы помыслить себя «в завтра», нужно ясно понимать, кто ты «сегодня». Каково само это «сегодня»? Какой у тебя «образ прошлого», каковы твои знания о себе, «образ себя»? Историческое знание – в отличие от вымысла, произвола и лжи – обладает действительной программирующей силой. Именно на основании знаний люди ставят цели, выбирают способ действия и совершают поступки. Этот метод может привести и к поражению, ошибке. Но он предоставляет и шанс успеха, победы. Если же метод реализован многократно, несколькими поколениями, то стратегический успех или неудача могут быть оценены вполне достоверно и надёжно. Вымысел или ложь нельзя называть мифом ни в каком смысле, поскольку в этом случае мы лишимся понятия, позволяющего фиксировать само начало истории, то, что ей предшествует.
Мы уже отметили, что миф, в отличие от истории, в узком смысле слова, является формой традиции устного предания и фиксирует повторяющиеся значимые (выдающиеся) события, происходившие в неопределённом прошлом. То есть не просто в прошлом, не охваченном хронологией (знаковой фиксацией, записью последовательных события), но в таком, где о самой последовательности событий судить нельзя. Легенда – однажды записанный историком и идеологом миф – по существу является пред-историей, после которой и с которой начинается запись событий, как уникальных и не повторяющихся (рассматриваемых как различные). Достоверность легенды в том, что миф записан без искажений, без литературного сочинительства со стороны летописца, таким, каким он передаётся изустно. Содержание мифа не может и не должно «проверяться» писцом. Содержание мифа не претендует на историческую точность описания конкретного события, однако этого и не требуется, поскольку содержание мифа релевантно – относимо к историческому процессу (объекту исторического знания) в целом именно в силу стереотипности обстоятельств и действий героев мифа. Миф описывает то, что повторялось, воспроизводилось, доисторический «круг времени». Записанный миф – легенда – входит в корпус исторического знания как описание границы, начала исторического процесса.
II.0.2. Русский миф, его легенда и начало русской истории
О Древней Руси, а в особенности о её «начале», мы имеем менее всего собственно исторических сведений, как, впрочем, о любом историческом «начале». Не случайно первым русским историком и идеологом в одном лице мы считаем Нестора-летописца, фигура которого сама по себе частично легендарна, поскольку невозможно точно установить, что в «Повести временных лет» принадлежит перу именно Нестора. Для нас Нестор – собирательная (то есть мифическая) фигура первого русского историка и первого идеолога русской государственности.
В летописи Нестора легендарная составляющая принимается на веру, поскольку проверить её содержание мы не можем. Но давайте зададим вопрос другого порядка: а что делает Нестор, излагая содержание мифа, создавая русскую легенду?
Ответ таков. Вообще-то Нестор описывает (исторический) процесс становления и развития русского государства. Он считает важным построить знание «о том, откуда есть пошла Русская земля», поэтому для него, живущего в XI веке, оказываются важными события, происходившие на 200 лет ранее и до того. Ему нужна отправная точка исторического процесса. Ею Нестор создает легенду, помещая её в один ряд с другими, уже историческими, знаниями (записями), превращая её тем самым в элемент исторического знания о русской государственности.
Зачем это вдруг понадобилось Нестору? Мы можем сказать, что у молодого русского народа, созданного крещением Руси, возникла насущная необходимость знать, «кто мы, откуда и куда идём?». По всей видимости, Нестору было понятно, что без этого знания (то есть идеологии) строительство государства далее невозможно, как и понимание народом того, зачем ему это государство.