Посреди комнаты Забродов поставил два стула, отставив журнальный столик в сторону. В пепельнице все еще дымился косяк, который Забродов притушил, чтобы сладковатый дым не лез в ноздри.
– Габиб, на этот раз мне бы хотелось услышать правду.
– Армяне затевают какое-то крупное дело. Они работают на мафию за пределами Москвы. Азербайджанцы хотят получить свою долю. То, что утворили армяшки, было намеком, что нужно делиться.
– Делиться чем?
– Я этого не знаю. Это знают главари. Вот почему мне нужна услуга, чтобы я поднялся.
– Как насчет отрезанной конечности?
– Я не знаю, – решительно сказал Габиб.
Илларион, внимательно посмотрев на Габиба, поверил ему. И вправду, откуда ему все знать, если он пока в азербайджанской банде никто? Так, скорее перспективный, подающий надежды. И вряд ли ему будут доверять строго секретную информацию. Никто не хочет ставить себе капкан.
– Ты пойми, Габиб, мы не можем допустить мести за стрельбу на рынке. Развяжется бойня. Ты должен быть посредником в мирном процессе.
– Мира не будет, – ухмыльнулся Габиб. – Те армяшки должны заплатить за стрельбу. Это не мои правила.
– Ты знаешь, сколько людей поработало на стройплощадке?
– Я не знаю. Если начну спрашивать, то моему прикрытию конец.
– Азербайджанцы смыкают ряды. Тебе опасно оставаться.
– Я провел шесть месяцев в тюрьме и два года здесь с этими животными. Вы не можете меня вывести из игры.
– Я постараюсь тебе помочь, – пообещал Забродов.
– Избей меня.
– Это что за мазохизм? – нахмурился Илларион.
– Ты прикроешь мою шкуру. Я скажу им, что ты избил меня за то, что я тебе ничего не сказал. Это повысит мой рейтинг.
Илларион размахнулся и, стараясь бить несильно, ударил Габиба в нос, затем посильнее под левый глаз, чтобы появился фингал. После чего врезал ему еще несколько раз по лицу, чтобы появились кровоподтеки.
Габиб стойко молчал. Лицо у него сочилось кровью. Забродов чувствовал себя настоящим подонком.
Из кухни прибежал Сорокин. Его глаза округлись от изумления.
– Вот уж не думал, что ты умеешь пытать, Илларион! Да ты настоящий палач! Ты хоть понимаешь…
– Не сыпь мне соль на рану, – рявкнул Забродов, нанеся последний удар Габибу, после чего тот потерял сознание.
Поверженный Габиб лежал на ковре, раскинув руки в стороны.
– Пойдем, Сорокин. Гадостно на душе.
– За такое садят, Забродов.
– Оставь свои ментовские шуточки при себе. И без тебя паршиво, полковник.
Они вышли из квартиры, у порога которой до сих пор лежал вырубленный азербайджанец. Забродов с помощью полковника затянул тело в квартиру, после чего закрыл дверь на кнопочный замок.
Поблагодарив учеников за поддержку, Забродов остался наедине с полковником. От греха подальше Сорокин выехал из двора.
– У меня новости, Забродов.
– Это ты про погоду?
– Именно, – иронично ответил Сорокин. – Завтра ожидается похолодание, град…
– Не ерничай.
– Звонили ребята. Кажется, они вышли на этого однорукого. Черный мерседес с такими же номерами припаркован около захудалой гостиницы на севере Москвы.
– Однорукий бандит, – пробормотал Забродов. – Ну что, тряхнем стариной? Он наша путеводная звездочка. Надо брать его.
– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, Забродов.
В Москве снова заморосил мелкий дождь. Дул холодный ветер, и несмотря на отсутствие снега казалось, что пришла зима. Скоро начнутся заморозки, и асфальт, пешеходные дорожки покроются ледяной коркой, по которой невозможно будет ходить.
Сорокин ловко вклинился в транспортный поток, нарушив при этом несколько правил дорожного движения, на что не преминул указать ему Забродов.
– Кто бы говорил! С твоей законопослушностью в Америке три пожизненных можно получить.
– Можно подумать, что ты, полковник, чистюля. Думаю, что если хорошенько покопаться в твоей биографии, то можно обнаружить немало интересных фактов.
– Это можно расценивать как угрозу?
– Был бы человек, а уголовное дело всегда найдется, Сорокин. И тебе это знать как никому другому.
Полковник Сорокин ничего не ответил и только поддал газу. Ему уже надоело это уголовное дело и хотелось разобраться с ним поскорее. Сколько можно терпеть это напряжение? Так и недолго до того, что он сляжет, а потом, чтобы оклематься, будет ездить по больницам и санаториям.
Глава 6
Эдисон Багиров знал: чтобы дела шли хорошо и под ногами не путалась всякая шушера, нужно себя изначально грамотно поставить. Эдисон жил в Москве давно. Лет двадцать. Когда началась перестройка и в поисках лучшей жизни в Москву хлынули тысячи таджиков, казахов, азербайджанцев и представители прочих национальностей, поехал и он, Багиров…
Багиров спокойно ехал на своем «порше». По распорядку у него значился выходной, а это означало, что он может прошвырнуться по магазинам, чтобы обновить свой гардероб, да и прикупить пару золотых цепочек, после чего пообедает или поужинает в своем ресторане, и еще для отличного завершения дня поедет в ночной клуб, где снимет, а потом и трахнет практически за бесплатно молоденькую москвичку.
Жизнь его не была такой сладкой. По приезду в Москву Багиров на личном примере узнал, что такое голод, когда ты слоняешься, не жравши целый день, что такое беготня от ментов, которые нещадно маслают тебя дубинками, что такое холод, когда спишь в каком-то подвале, лежа на картонке и набросав на себя газет, и что такое расовая вражда, когда где ты ни появишься, сразу вызываешь ненависть. Те годы слишком хорошо отпечатались в памяти Эдисона Багирова, поэтому он и ценил свою нынешнюю жизнь, брал от нее все и вообще-то не гнушался никакими средствами, понимая, что если не заберешь свой кусок, никто тебе его не подарит.
Совесть Багирова не мучила. У него было оправдание: раз его избили какие-то русские националисты, просто так, ни за что, когда он просто шел по улице. Тогда Эдисон впервые в жизни подумал, что умирает. Он валялся на асфальте, истекая кровью в проулке. Немногочисленные прохожие шарахались и проходили мимо. А он, Эдисон, тщетно пытался подняться, понимая, что если его заберет милиция или скорая помощь, то вышвырнут его ко всем чертям из России.
И тогда он озлобился, понял, что если не начнет действовать, то его просто разорвут на куски. Оказалось, что не одного Багирова мучили подобные мысли. Он нашел своих единомышленников на рынке, где работали азербайджанские торговцы. Как водится, на рынке были и рэкетиры, которые вели свой бизнес. Эдисон за неплохую мзду пообещал своим соотечественникам, что избавит их от рэкета и наездов. Со своим первым делом он справился успешно. Вооружившись ржавой арматурой, он и еще четверо знакомых до смерти забили троих рэкетиров на устрашение другим. После этого случая Багирова начали уважать и бояться, и он, чтобы не отойти в лучший мир, вскорости обзавелся оружием. Со временем Багиров, обросши огромным числом соплеменников, также недовольных притеснениями со стороны коренного населения, организовал сильную бригаду. Через кооператив взял под свой контроль торговлю фруктами и цветами, вытеснил из рынков прибалтов и украинцев, держал Центральный, Ленинградский и Черемушкинский рынки, вышел на связь с преступными группировками из Турции, Пакистана и Ирака, специализируясь на торговле валютой и наркотиками. Правда, не все складывалось так гладко, как того хотелось бы. Случались и промахи, и довелось пропустить парочку серьезных ударов, когда однажды менты погромили его торговые точки в ходе спецоперации. Он, как руководитель азербайджанского землячества в Москве, на встречах с представителями власти высказал ряд претензий. Представители грузинской и армянской общин позорно молчали. Понятно, что менты их почти не тронули, но могли бы вступиться хотя бы в знак солидарности. Тогда еще министр внутренних дел Азербайджана сказал, что рейды московского ОМОНа могут спровоцировать «вспышки народного гнева» против многочисленного русскоязычного населения Баку.