Потапчук перевернул страницу и посмотрел на Малахова. То что он читал, напрямую к похищению Натальи не относилось. Однако помогало уяснить характер Лозовского, выявить возможных врагов.
– Лозовский бросил спорт и устроился на работу продавцом. Администрация магазина характеризовала его с самой положительной стороны. Эти характеристики были приобщены к делу об избиении Лозовским пятерых китайцев – он забрал у них чемодан с обувью, одеждой и американской тушенкой. Был суд.
– Дали срок?
– Нет. За недостаточностью улик Лозовский был освобожден из-под стражи. Странное дело… Путаное. Я просмотрел все материалы, но так и не понял, что же там было на самом деле…
Он рисовал на потрескавшейся стене в подворотне. Мел крошился в руках – глаза Маринки выходили совсем не такими, не похожими. Со стороны это, наверное, казалось забавным: стоит подвыпивший парень и рисует девичье лицо. Вот и эти узкоглазые проходя мимо, вызывающе засмеялись, словно он отмочил только что забавную шутку. И смех их был похож на птичий щебет.
Петр обернулся. Их было пятеро. Одинаково одетые, одинаково причесанные, одинаково скалящие свои зубы.
– Проваливайте, желтопузые, – процедил Лозовский. – А то я рассержусь, и тогда вам будет больно, до чрезвычайности больно. А потом вы поползете домой, посмотрите друг на друга и решите, что вам нужно убраться обратно в свою Поднебесную Империю.
Непонятно, зачем он это говорил. Все равно они ни черта не понимали по-русски: умели только здороваться, торговаться и материться. Стоят, тыкают пальцами в портрет, хохочут… С какой стати?!.. Это его дворик. И подворотня эта его и Маринки. И этим уродам здесь делать нечего! Скалятся!.. Придется закатить им несколько оплеух.
Одним шагом Петр сократил дистанцию. В подворотне сразу стало тесно. Обступили со всех сторон. А тот, что покоренастее, видно, понял по лицу Лозовского, что сейчас начнется и принял стойку. Каратист, что ли?.. Весь напряжен, а руки расслабленные, как плети.
Да только Лозовский знал цену этой расслабленности, что преображается в мгновенные рубящий удар, от которого сразу же проваливаешься в темноту, в глубокий нокаут.
А между тем вот-вот должна выйти Маринка. «Припудрю носик». До встречи оставалось всего минут двадцать. Лозовский рассвирепел. Не хватало, чтобы она увидела этих хохочущих над ее портретом идиотов.
И он сделал финт левой, пытаясь раскрыть защиту Коренастого, а правой нанес удар в челюсть. Замечательный прием, один из самых любимых, верный способ успокоить любого на те десять секунд, что отсчитывает рефери. Он ни о чем не думал: тело само помнило, что ему нужно делать. Удар был проведен безукоризненно, но желтопузый каким-то чудом успел уклониться. И тут налетели все остальные.
Лозовский закружился, затанцевал на месте, уклоняясь от появившихся в их руках цепей и кастетов. Руки молниеносно наносили удар за ударом, а глаза видели каждого и всех сразу.
Эти узкоглазые ребята оказались поворотливыми, но не достаточно, чтобы избежать его молниеносных ударов. Они наседали все разом, широко размахивая руками, но этим только мешали друг другу. Вот если бы они чуть разошлись в стороны и перестали мешать друг другу… Петр валил их, одного за другим.
Это было повеселее, чем на ринге: ни тебе судей, ни гонга, ни правил. Вот уже двое корчатся на заплеванном асфальте в собственной крови и блевотине. У них еще долго будет кружиться голова. А этот, с цепью, отлетел к стене и жалобно скулил. Ничего, заживут твои ребра – кости у молодых срастаются очень быстро. Через пару месяцев будешь, как новенький.
А парнишка, что так лихо крутил кастетом, от удара левой врезался головой в стену и теперь, как слепой котенок, полз на четвереньках куда-то в сторону.
И Коренастый тоже ошибся. Метил в голову, да только, вот, промахнулся. И когда, подавшись по инерции вперед, он раскрылся, Лозовский нанес ему три сокрушительных удара ниже пояса.
Коренастый завязался в узел и беззвучно разевал рот, словно выброшенная на берег рыба. Он качался, совершенно беспомощный, стараясь не упасть на асфальт, и пытался вздохнуть. Еще удар… Точка. Готов… Коренастый рухнул, как подкошенный, и не шевелился.
– Нокаут. Полная победа.
И тут на глаза ему попался чемодан. Хороший чемодан. Кожаный. Если он собирается ехать в Питер, то именно такой вот чемодан ему и нужен. А без чемодана – никуда. Без чемодана человек, как дерево – стоит на одном месте и только провожает взглядом проносящиеся мимо поезда.
Лозовский подошел к чемодану, поднял. Тяжелый. А ручка удобная, и к ней привязан ключик от замка. Дураки!.. Лозовский покосился на поверженных противников. Ну кто же ключ и замок держит рядом?!..
Петр повертел чемодан в руках. А почему бы… В конце концов, это можно расценивать как спортивный приз. По правилам, победитель получает все. На время его придется, конечно, спрятать. Мало ли… Вдруг эти желтопузые пожалуются.
Придет милиция: где чемодан? А я: «Какой чемодан? Не знаю никакого чемодана? Свидетели есть? Свидетелей нет! А эти пятеро напали на меня, хотели избить, да не получилось, не на того нарвались. Теперь вот клевещут, хотят отомстить…»
Нет улик – значит, нет и состава преступления. На нет и суда нет. А чемодан тяжелый. Интересно, что в нем? Лозовский покосился на ключик. И тут словно обожгло – Маринка! Она вот-вот выйдет из подъезда.
Петр заметался по дворику… Бочка! Он подскочил к ржавой бочке и забросил в нее чемодан. Вечером можно будет забрать.
А вот и Маринка… Вот и моя красавица, мое алиби… «Да, встретила его. Никакого чемодана у него не было. Валялись только эти хулиганы, и все.»
А через неделю он отправится в Питер. Продаст все барахло, что лежит в чемодане, и сразу махнет в северную столицу. Обживется, осмотрится на месте, работенку подыщет не пыльную, а потом и Маринку перетащит к себе. Как вовремя подкатили эти китайцы со своим чемоданом. Теперь у него есть деньги, есть с чего начать новую жизнь. О, какой она будет прекрасной, эта новая жизнь!..
– В Санкт-Петербурге Лозовский пошел в ювелиры. Быстро научился азам, а потом делал, говорят, неплохие золотые побрякушки. Данную полосу его жизни трудно проследить… – Потапчук хлопнул по папке рукой. – Женился, развелся – вот и все документы… Только слухи да косвенные улики, что ювелирное дело было для него прикрытием. На самом деле, дескать, он занимался совсем другими делами.
– Чем именно?
– Рэкетом.
Петр взял его в гараже. Просто зашел и закрыл на засов тяжелую, обшитую досками дверь. Баранов копошился у стеллажа – разматывал моток проволоки. Рядом с ним стояла бутылка коньяка.
Этот толстяк не успел оглянуться, как получил удар в солнечное сплетение. Пока он разевал рот, пытаясь глотнуть воздуха, Лозовский связал ему руки за спиной. Тонкую стальную проволоку он перекинул через крюк у потолка – один конец закрепил в тисках, а второй обмотал вокруг шеи Баранова. Теперь тот мог стоять только на цыпочках – в противном случае петля сдавливала горло.
– Я ведь предупреждал, хотел по-хорошему… – Тон Лозовского был полон безграничного терпения. – Но ты не прислушался к моим словам. Ты ничего не понимаешь.
– Ублюдок! Дерьмо!.. Ты ничего от меня не получишь! Ни копейки!
Лозовский холодно улыбнулся. Да, этот жук ничего не понимал. Он сверкал глазами и, наверное, прикидывал, как сейчас побежит в милицию и начнет строчить заявление. Дерьмо! Один из них точно дерьмо. Но Баранов имеет весьма превратное представление, кто именно. И это представление нужно уточнить. Только бы не переборщить. Плох тот пастух, что режет дойную корову.
И связи Баранова. Этот боров вхож к Остахину – председателю городского исполкома, первому человеку в Санкт-Петербурге. Седьмая вода на киселе, а все-таки родственники. Узы крови – самые прочные узы. Вот если бы через Баранова выйти на Остахина – познакомиться, подружиться, стать для Остахина нужным, полезным… Ах, какие тогда впереди откроются перспективы…