— Постельные принадлежности у меня с собой.
Мардж, поджав губы, взглянула на невзрачные одеяла, привязанные к дорожной сумке за спиной Смоки.
— У вас, поди, ни крошки с утра во рту не было.
— Нет-нет, что вы, я захватил сэндвичи, яблоко и…
Стены кухни были оклеены обоями с изображением корзин, доверху наполненных невероятно соблазнительными фруктами: черный виноград соседствовал с красновато-коричневыми яблоками, и среди всего этого изобилия выглядывали пухлые ягодицы персиков. Мардж переставляла с плиты на клеенку одно дымящееся блюдо за другим; когда с ужином было покончено, Джефф разлил по тонким, рубинового цвета бокальчикам банановый ликер. Это решило дело: гостеприимство хозяев одержало верх над вежливыми протестами Смоки; Мардж «разложила диван», и гостя препроводили в постель, укутав темным индейским одеялом.
Некоторое время, после ухода Джуниперов, Смоки лежал без сна, разглядывая комнату. Она освещалась единственно ночником, который был вставлен в розетку и представлял собой крошечную модель увитого розами коттеджа. В полумраке Смоки различил кресло Джеффа — кленовое, знакомой конструкции: подлокотники в виде оранжевых лопаток всегда напоминали ему блестящие твердые леденцы. Кружевные шторы слегка покачивались при дуновении ветерка, напоенного ароматом роз. Он слышал, как вздыхает во сне лохматая собака. На стене обнаружилась еще одна вышивка. Хотя уверенности в этом не было, но, кажется, она гласила:
Смоки заснул.
Дейли Элис проснулась, как всегда, с первыми лучами солнца, проникавшими сквозь стекла восточных окон подобно музыке. Она пинком сбросила узорчатое покрывало и некоторое время лежала нагая в длинных полосах света, ощупывая себя наяву: глаза, колени, груди, золотистые с рыжинкой волосы были на месте — там, где она их оставила. Потом Дейли Элис вскочила с постели, потянулась, стряхивая с лица остатки сна, опустилась на колени у кровати посреди солнечных квадратов и прочитала молитву, которую произносила каждое утро с тех пор, как научилась говорить:
В дальнем конце холла, на самом изгибе, находилась ванная в готическом стиле. Там имелась единственная в доме ванна достаточного для Дейли Элис размера. В ванной, расположенной на изгибе дома, солнечные лучи еще не успели зажечь витражные стекла, и плитки пола были такими холодными, что Элис пришлось переступать на цыпочках. Водопроводный кран в форме горгульи надрывно кашлянул, а все трубы в недрах дома провели совещание, прежде чем из крана потекла тонкая струйка горячей воды. Ее вид возымел действие: подобрав полы коричневого халата, Дейли Элис уселась на подобие полого епископального трона и, подперев руками подбородок, стала следить, как из ванного саркофага поднимаются клубы пара. Ее вдруг снова начало клонить в сон.
Элис Дейл дернула за цепочку и, дождавшись, когда иссякнут шумно схлестнувшиеся потоки, развязала пояс и выскользнула из халата. Зябко поведя плечами и поеживаясь, она осторожно забралась в ванну. Все пространство заволокло паром. Ванная в готическом стиле напоминала не столько собор, сколько лесную глушь. Своды образовывали над головой Дейли Элис арку и переплетались, подобно ветвям деревьев; всюду побеги плюща, листья, усики и виноградные лозы, вырезанные из дерева, вились в смятенном, беспорядочном движении. Поверхность узких витражных стекол усеяли капельки росы: растекаясь, они образовывали яркие, будто в комиксах, картинки: причудливо изогнутые стволы, смутные очертания полей, расплывчатые фигурки охотников, обрамленные деревьями. Когда солнце, лениво свершая свой путь, воспламенило все двенадцать окон, пар, поднимавшийся из ванны, заискрился, будто внезапно его украсили драгоценными камнями, и Элис оказалась лежащей в пруду посреди средневекового леса. Эту ванную спроектировал еще ее прадед, а окна застеклили по планам другого человека. Его второе имя было Комфорт: именно это и ощущала Дейли Элис.