Егор неожиданно понял, что его могут просто избить и не поможет знание программирования, умение создавать команду на пустом месте, способность заключать договора с самыми сложными клиентами. Если прямо сейчас их не успокоить, они навалятся толпой и ему станет так больно, как не было ни разу. А ведь, по сути, он точно так же, как и они, отчаянно хочет неожиданно проснуться и вернуться к жизни.
– А сейчас не бред, что ли? Ты тут самый умный, да? – опять взвизгнула девчонка, заплакала навзрыд, размазывая тушь по щекам. – Не хочу умирать, не хочу, не хочу… Скажи, что это сон и мы обязательно проснёмся! – она смотрела в глаза Егору с такой надеждой, что его кинуло в жар от невозможности выполнить её просьбу.
Но это уже не нападение, ситуация из «сейчас получишь по морде» быстро переходит в «давай поговорим».
– Вспомните, что произошло перед тем, как вы тут оказались? Вот не поверю, что просто легли в постель и уснули, – трясущиеся губы с трудом выговаривали слова, язык заплетался от страха, но Егор спешил развить успех. – Мы здесь и это факт. Не знаю, что он означает, но сейчас нужно просто раскинуть мозгами, сесть и спокойно подумать. Без соплей, криков, пустых разговоров и спешки. Похоже, нам уже некуда спешить.
Его слова прозвучали, как приговор, вогнав всех в дикую тоску. Он и сам чувствовал противный липкий страх от сказанного. Слова вырвались помимо его желания, раскрыв глубоко спрятанную мысль, что никакой это не сон. Ему удалось убедить даже самого себя – спешить уже некуда, всё, приплыли, финита ля комедия!
– Но что-то должно случиться? Зачем мы здесь? – девчонка опустилась на пыльную придорожную траву, наплевав на белое платье. – Мы же есть! – это даже не было утверждением, она словно проверяла сказанное на слух. – Это же не сон? Может, какой-то эксперимент, а? Типа, как «Дом-2» или «Любовь на острове»? Нас усыпили, привезли сюда и сейчас смотрят, что будем делать?
– Значит так, если кто-то знает, что тут происходит, говорите сразу, а то… – полицейский схватился за кобуру, намекая, что миндальничать он не намерен. – Устроят шоу, мать вашу, а потом разгребай за ними! – он неожиданно что-то вспомнил, сдёрнул с пояса рацию и начал крутить ручки, нажимая на кнопку вызова. Рация трещала атмосферными помехами, напрочь отказываясь сотрудничать с блюстителем порядка. – Да что они там, сдохли все что ли? – возмутился полицейский.
– Не они, это мы сдохли, – раздражённо ответил Егор, в глубине души надеясь, что девчонка права.
– А я понял – это глюки! Не хило вставляет, парни! Реальный приход, по-взрослому, ништяк в натуре, полный улёт! – пацан явно находил происходящее забавным и интересным.
Он кружился, приплясывал, подмигивал и выкрикивал нечто невразумительное, словно и в самом деле находился в наркотическом неадеквате.
– Чувачки, вы по ходу тоже нехило приложились, а? Слышь, толстяк, а давай ты нас всех шлёпнешь из пушки, а? Это же глюк, никому ни хрена не будет, в натуре! Мордас, ну, пульни из пушки! Дышь-дышь-дышь!
– Ладно, этот, похоже, наглотался колёс, с ним разговаривать не получится, – Егор посмотрел на девчонку, размазывающую потекшую тушь по лицу. – Ты как тут оказалась, и как тебя зовут, чёрт побери?
Хочешь или нет, но нужно знакомиться с теми, с кем придётся, видимо, плыть в этой «лодке» некоторое время. Главным правилом Егора было – помни, как зовут каждого, с кем ведёшь переговоры, людям это нравится, они становятся податливее и уступчивее, когда слышат своё имя.
– Не твоё дело! – обиженно выкрикнула девчонка. – Не твоё собачье дело, понял? – в её голосе сквозило раздражение и отвращение ко всему происходящему и ко всем, кто в этот момент оказался рядом. – Алина меня зовут! Понял? Я из окна выпрыгнула, с шестнадцатого этажа! – неожиданно продолжила она, явно не собираясь до этого момента что-то рассказывать о себе первым встречным. – Эй, режиссёр, какая следующая реплика? – она огляделась по сторонам, надеясь, что в кустах действительно спрятана съёмочная бригада. – Как я в кадре? – никто не ответил, чем снова разозлил Алину. – И что из этого, умник? Ну, сказала я, как меня зовут и что дальше?
– Не знаю, – Егор пожал плечами. – Меня не каждый день с утра во вторник сбивает насмерть машина. Бац и я здесь, потом вы появляетесь с вашими дурацкими вопросами. Если я первый, не значит, что я всё знаю. Просто хочу понять, почему мы здесь и вместе? Может нас при жизни что-то объединяло, встречались где-то, в один садик ходили, родители друг друга знали.
– Эй, парень, ты тут не философствуй, мать твою! Я тебя знать не знаю и знать не хочу…
– А чего вы хотите? – неожиданно прервала выступление полицейского Алина, встав на защиту Егора. – Этот хоть разобраться хочет, а от вас какая польза? Из пистолета постреляете, на пятнадцать суток закроете, родителей в школу вызовете? Тоже мне, нашёлся старший по подъезду!
Полицейский нахмурился, надул щёки, задышал, как бык перед тореадором, раздувая ноздри, но ничего не ответил, махнув на Алину рукой.
– Прикольно! А я вас тоже не знаю, – пацан расплылся в глупой ухмылке, медленно оглядывая одного за другим, – но вы прикольные! Эй, толстый, дашь пестик пострелять?
– Ага, в рожу дам, нарик проклятый! – разозлился полицейский. – Говорил мне дежурный, не ехал бы ты, Михалыч, в пятницу под конец рабочего дня, пусть молодые надрываются, им это в радость. Так нет же, попёрся хрен старый, думал, премию дадут за задержание, а получил заряд картечи в грудь! – он сплюнул под ноги и устало опустился на траву. – Неужто, в самом деле помер, мать вашу? – лицо его искривилось, он шмыгнул носом и стёр кулаком неожиданно выступившие слёзы.
Умом Егор понимал, что факт неожиданного изменения обстановки является железобетонным доказательством перехода в мир иной, как бы прискорбно это не звучало. Хотя, по всем прикидам они сейчас должны были оказаться совсем в другом месте. Почему этот мир, пустынный и безлюдный, так похож на привычный ему город, если не считать странную троицу, свалившуюся на голову в буквальном смысле этого слова?
Только что вокруг кипела жизнь, куда-то бежали люди, шумели машины, летали воробьи, и вдруг всё разом куда-то исчезло, оставив его, точнее их, наедине с пустым молчаливым городом. Окружающее безмолвие давило на психику – казалось диким, что в полуденный час на улицах миллионного города абсолютно не было людей и машин. Пусть ты умер, но ты же в городе! Куда всё подевалось?
Хотелось разрыдаться и пожаловаться кому-то на… на жизнь? Так нет же её, сам только что убеждал остальных в этом. Но чувство горечи было столь сильным, а жалость к самому себе столь непреодолимой, что он отвернулся от всех, подставив лицо ветру. Нельзя показывать слабость, пусть ветер высушит слёзы. Ещё бы как-то протолкнуть комок в горле, мешающий говорить.
– А я думала, раз и всё, темнота и ничего больше нет, – девочка говорила спокойно, входя в странный контраст с недавним своим состоянием. – Думала отомстить им всем, пусть поплачут, будут говорить, как они меня любили, а мне всё равно, ведь меня уже не будет. Хотя, если честно, хотелось в этот момент посмотреть на их рожи, – с неожиданной злостью выкрикнула девчонка, – узнать хотелось, заплачут или просто примут к сведению? Ненавижу… всех ненавижу… ходят по школе, словно я пустое место… Думала, вот закончатся выходные, припрутся на уроки, а там, бац, новость! Начнут обсуждать, как я… ну, это… в общем, хотела бы я услышать всё… А оказалась здесь. И никого. Никого из них нет. Зачем? Тебя самого как зовут?
Она смотрела в глаза Егора, стиснув зубы, сжав кулаки, словно готовилась с кем-то драться прямо сейчас. Во взгляде карих глаз кипела злость, и одновременно в них было столько беспомощности и страха, что казалось, не хватает малости, чтобы слёзы хлынули потоком.