Правда, и у отца были связи на стороне во время войны. Не знаю про француженок: отец никогда не говорил при мне о своих отношениях с зарубежными женщинами. Но с русской женщиной переспал точно.
Как-то я случайно наткнулся в шкафу на спрятанное под бельём письмо. Прочитал и обомлел: оказывается, у отца в Курской области растёт сын, родившийся во время войны?! Это где же у них случилась «любовь»? Когда отец был в плену?..
Мама, скорее всего, знала про похождения отца во время войны. Но мне отец ничего так и не рассказывал про братца. А я ничего и не расспрашивал. Как я отнёсся к тому, что где-то растёт мой сводный брат? Без истерики, без осуждения. Почти по-взрослому, философски. Жизнь вообще сложная штука, полна неожиданностей, а тем более в военное лихолетье. Знание о братце и его заочном существовании далеко от Москвы мне не мешало жить, и это главное. Не знаю, переписывался ли отец с курянами, слал ли им подарки и деньги. Эта побочная связь до поры до времени не вторгалась в мою жизнь.
К сожалению, благопристойная жизнь отца в Железнодорожном как-то внезапно завершилась.
После возвращения со службы в армии, я вынужден был поехать туда к отцу – требовалось его формальное согласие на мою прописку в нашей квартире. Это – идиотизм, но факт: демобилизовавшись, вернувшись в родной дом, человек обязан был заново прописываться там, откуда его призывали в армию. Причём требовалось согласие квартиросъёмщика. Это только в нашей «самой демократической стране мира» и при «самом справедливом строе» можно было довести правила жизни до такого абсурда.
Я познакомился с его новой женой (не официальной, конечно). Она произвела очень благоприятное впечатление: серьёзная, рассудительная, хорошо экипированная, при этом пышущая здоровьем, излучающая семейную благость и… властность.
Но новое семейное счастье оказалось не долгим. Что у них произошло, не знаю. Возможно, отец не справился с ролью стойкого трезвенника. Или – верного, послушного супруга. А может, произошёл конфликт на заводе, это наложилось на бытовой разлад, и у отца созрело желание уйти из-под каблука.
«Холостяком» он оставался не долго. Вскоре у него появилась новая гражданская жена, на новом месте работы. Валентина Фоминична была моложе отца. С открытой душой, с какой-то первобытной, провинциальной женской чистотой, не тронутой грязью семейных склок. Казалось, её обошли стороной подлости жизни. Она не отличалась ни эрудицией, ни умом, но притягивала естественной, не наигранной простотой, мягкостью.
Она сама напросилась на встречу с моей мамой. Вместе с отцом поехала навестить её в больнице. Как это пережила мама, трудно сказать. Но мне на этот визит не пожаловалась, значит восприняла этот визит стоически. Да и трудно было обижаться на Валентину Фоминичну при её искренности и прямоте. Именно она требовала, чтобы отец навещал маму, чаще встречался со мной. Ко мне относилась как к сыну и с благоговением. И, полагаю, именно она стала инициатором свадебного подарка нам с женой (в виде некой суммы денег), когда мы с Леной приезжали в Москву из Якутска. Невиданный доселе шаг внимания со стороны моего отца, если учесть, что он никогда по своей инициативе ничего мне не дарил (если не считать тех трофейных часов, что привёз после войны)!
Она была по-своему привязана к моему отцу и, конечно, ждала знаков внимания с его стороны. Однако отец нередко вёл себя с ней грубо, скандалил, да просто издевался.
После смерти мамы они зарегистрировали брак. От производства им выделили однокомнатную квартиру в новом кирпичном доме на Уральской улице. Вроде бы всё хорошо, быт налаживался. Но Валентина Фоминична не раз откровенно жаловалась мне на моего отца, ища во мне защитника. Но увещевать его было бесполезно. Я это знал. Хотя однажды, когда я был ещё желторотым подростком и отец стал унижать маму при гостях, я на него так закричал, что он оторопел и на какое-то время немного поутих. Но, как говорится, горбатого домостроевца могила исправит. И она «исправила».
Паралич – физический и моральный
Валентина Фоминична – сравнительно молодая, внешне кровь с молоком. Но страдала гипертонией. И умерла внезапно. Инсульт. Отец, доселе часто скандаливший с ней, вдруг сник. Было очевидно, что её смерть оказалась для него неожиданной и страшной потерей. Человек, прежде гордый, независимый, самонадеянный, теперь выглядел растерянным, исчезли бравада и шутки. Одиночество его угнетало.