Овощной гарнир был редкостью. Живая зелень, купленная в магазине, – это загубленные деньги, на рынке – дорого. Да и далековато от нас был рынок – в Перове. Зимой зелени вообще не было, как и свежих помидоров и огурцов в магазинах не найти. Поэтому чаще обходились квашеной капустой, солёными помидорами и огурцами, предпочитая покупать их на рынке – столь неприглядным выглядели они на прилавках госторговли.
На третье, кроме компота, был, конечно, чай с кусковым сахаром (иногда – колотым, но чаще – рафинадом), кофе – желудёвый или с цикорием. Нормальный кофе я стал потреблять, лишь став взрослым. Растворимый кофе был дефицитом до самой кончины советской власти. В сезон на столе появлялись арбуз, яблоки, ягоды – и тоже чаще всего с рынка.
В общем, еда очень простая, приготовленная по-деревенски, без особой выдумки. Мама не отличалась кулинарными способностями, к тому же больные руки и ноги не способствовали долгому стоянию у газовой плиты, а тем более у керосинки, когда газа в нашем доме ещё не было (он появился только в 1948 году). Лишь к какому-нибудь празднику мама могла испечь пирожки – с капустой, рисом или картошкой, побаловать блинчиками. И то – радость.
Я не помню, чтобы у нас на столе когда-нибудь был торт. В лучшем случае кто-то из гостей приносил пирожные. Мы сами их практически не покупали. Лишний расход. Лучше я выпрошу у мамы деньги на мороженое или на кино.
Перовский рынок привлекал возможностью купить продукты качественнее, а если поторговаться, то и не так уж и дорого получалось. Но до рынка – далеко. Да к тому же надо подниматься на высоченный пешеходный мост через железнодорожные пути возле платформы Перово. Для мамы с её больными ногами это было труднопреодолимое препятствие.
А хождение по промтоварным магазинам? Это же – стихийное бедствие. Во-первых, такие магазины были наперечёт. Во-вторых, практически невозможно было пойти и сразу же купить нужную вещь. Выбор был крайне ограниченным. Здесь тоже, как и в продуктовых магазинах, надо был «доставать». Себе мама почти ничего не покупала. Отцу – тем более, он сам себя обслуживал. Да и очень редко он обновлял свой гардероб. Но у подрастающего мальчишки постоянно возникали потребности. И кто же, как не мать решит эту перманентную проблему?!
Из-за дефицита детских товаров и денег ей приходилось идти на хитрость. Кто-то подарит (родственники) или продаст (соседи) старую вещь, её перешивали, перелицовывали, и получалась сыну рубашка или курточка. Как-то мы с мамой поехали, казалось тогда, далеко-далеко – на станцию Сортировочная, где жила портниха, которая за приемлемую плату согласилась сшить мне пальто. Был куплен отрез зелёной ткани, и после ряда примерок, я оделся и несколько лет носил это нелюбимое мною, кургузое, с припуском на вырост пальто. Терпел, не канючил. А что делать, когда жизнь скудна.
Однажды летом я попросил маму купить мне трусы – на улице жарко, в штанах в футбол гонять неудобно. «Есть трусы… Вот возьми…» Вышел я в трусах, и вся улица захохотала, а ко мне чуть не приклеилась кличка «Женские трусики». Это мама поделилась своим трико. Но во второй раз я их уже не надел.
Из-за дефицита и для экономии денег родители старались приобретать носильные вещи своим чадам на вырост. Когда в семье много детей – то, что не совсем изнашивается, переходит от старших детей к младшим. А когда ребёнок один в семье, единственное спасение – покупать на вырост. Так, помню, помимо этого злополучного зелёного пальто, у меня появились прекрасные ботинки, которые были размера на три – четыре больше нужного, сначала они болтались даже на двух толстых парах носков. Но оказались крепкие, никак не хотели изнашиваться: и сверху кожа держалась, и подошва не истиралась. Наконец, у одного ботинка подошва просто переломилась пополам: сломалась внутри железка (!), и кожа, не выдержав, тоже лопнула.
Отец обеспечил семью всякой мебелью, но он не любил никаких украшательств, ничего не покупал для придания жилью семейного уюта. Я не представляю, чтобы у нас появились тогда весьма популярные пресловутые слоники или картинки с лебедями. Но были в моде не только слоники, но и вязаные вещи. И своим вязанием мама украшала подзоры, занавески, накидки на диван и комод, скатерти… Пока пальцы ещё могли держать спицы и пяльцы.
Мама не получала пенсию: до пенсионного возраста было ещё далеко, а инвалидность ей почему-то не давали. Может, просто не обращалась для оформления? Полное иждивенчество её явно тяготило. И она не только пыталась сэкономить, но и старалась заработать.
Несмотря на свои ограниченные физические возможности, она взялась нянчить ребёнка. С детскими яслями-садами в советское время всегда были проблемы. Очереди ждали порой годами, из ясельного возраста детишки вырастали, а в детсад – новая очередь, и снова ожидание… При этом далеко не во всех семьях мамаша могла позволить себе не работать и заниматься воспитанием, точнее выращиванием своего чада. Одного мужнина заработка, как правило, не хватало прокормить всю семью.
Двухлетнюю девочку по фамилии Орёл (такую не забудешь) мама нянчила несколько месяцев. Были ещё малолетние «клиенты», но на короткое время. Тогда мама решилась на более постоянный доход: сдавала койку. Отец к тому времени уже перестал с нами жить. Отдельной комнаты у нас не было, если не считать кухни и крохотного тёмного уголка возле печки, где маме было комфортно, тепло в любое время года. Остальная часть нашего жилья вмещала шкаф, круглый стол, комод, этажерку, диван, несколько венских стульев старинной фирмы «Братья Тонетъ» и полутораспальную кровать. Вот эту кровать мама и сдавала. Я предпочитал спать на диване.
Появилась юная девушка, почти моего возраста, – на соседней кровати!!! Но мы по-дружески уживались. Тем более что с первой квартиранткой, Таней мы были знакомы, она жила на нашей улице. Почему покинула прежнее жильё, не знаю. Девушка строгая, аккуратная, училась в техникуме.
Про мамин «отель», видимо, разнёсся слух, и стали приходить потенциальные клиентки. А почему не заработать больше? И мама, не посоветовавшись, приняла под крыло ещё одну жительницу. Это была разбитная девчонка, не москвичка. Она работала в кусковском тамбурном цехе. К транспорту это производство не имело никакого отношения. Там шили официальные советские знамёна. То ли условия труда были тяжёлыми, то ли платили мало – работали в основном лимитчицы или жительницы Подмосковья. Так что в московском жилье они нуждались.
Тане категорически не понравилось делить одну кровать на двоих. И она сразу же покинула нас. Тут мама, конечно, была не права.
После весёлой, компанейской швеи-тамбурщицы появились сразу две постоялицы – серьёзные и строгие, будущие медицинские и родные сёстры Байбара. Они учились в соседнем с нами медучилище. Домой ездить далеко, вот и устроились в наш «отель».
Когда-то их семья переехала с Украины в Подмосковье. Возможно, выгнала оттуда война – Гражданская или, скорее всего, Вторая мировая. В Луховицком районе, возле станции Фруктовая у них был свой дом.
В августе 1955 года они пригласили меня к себе погостить. Вышел я из поезда и подумал: какой скучный пейзаж. Избы шеренгой выстроились вдоль железной дороги, тогда ещё не электрифицированной. Пыль и копоть от паровозов и бесчисленных составов, гремящих днём и ночью.
Но во время первой же прогулки открылись есенинские места!
Буквально в двух-трёх сотнях метров за станцией – высоченный берег Оки. Неоглядные зелёно-голубые дали! Такие же, как в родном селе Есенина, до которого от Фруктовой всего с десяток километров!