Но разговоры на запрещённые при взрослых темы взбудоражили моё воображение. У меня вдруг проснулся особый интерес к соседке Зинке – рыжей, конопатой девчушке, которую за её крикливость никто из мальчишек не привечал. А я вдруг стал приставать к ней, пытаясь догнать и обнять, при этом во всеуслышание обещал, что буду её любить и что у нас появятся детки (хотя, честно признаться, как они на самом деле появлялись, я тогда толком ещё и не знал). Мальчишки хохотали. Зинка пряталась в избе и никакого встречного интереса ко мне не проявляла. Даже озлобилась, обзывалась.
Всеобщим объектом мальчишеского интереса была полоумная Нюрка, лет пятнадцати от роду. Как-то мы собрались у соседа Мишки, и вдруг приходит эта девица, просит чего-нибудь дать поесть. Мальчишки пообещали дать ржаные лепёшки, но взамен она должна показать свою «пышку». «Не обманете?» – недоверчиво спросила Норка. Получив заверение, она подняла подол платья и показала свою пышку – скромный пучок тёмных волос внизу живота (трусики в деревне, как правило, не носили). Мальчишки одобрительно похохотали, дали лепёшек, а довольная Нюрка скрылась за дверью…
Во мне что-то задрожало от увиденного. И в то же время появилась горькое ощущение от этой унизительной «покупки» взгляда на девичье достоинство. И стыдно стало, что я стал свидетелем этой сцены…
Но именно так мы проходили сексуальные университеты. Никто из взрослых с нами «эти темы» не обсуждал… А растущий организм требовал острых ощущений, близости с другим полом. И сколько отклонений от нормы рождалось: и насилие, и бессилие, и самоудовлетворение. От незнания, от отсутствия полового воспитания…
Зимой я был слабым помощником бабушке: и учёба не оставляла времени, и со скотиной не мог справляться. А летом мы трудились вместе. Это только из города кажется, что летом в деревне живёшь, как на даче. Ты – дачник, если приехал погостить, стряхнуть городскую пыль и воспоминания о надоевшей работе. Вот сейчас у нас дачный участок – шесть соток, и то за день так накувыркаешься, что ноги-руки дрожат, а у бабушки было пятьдесят соток!
Только перечислю, что она выращивала на огороде. Озимую рожь, яровую пшеницу, просо, коноплю (никто в те годы не помышлял объявить конопле войну, так же как и маку, который красовался практически возле каждой избы – как декоративное и полезное растение!), свёклу, подсолнухи, чечевицу, ячмень, овёс, картошку (больше всего!), капусту, огурцы, помидоры, лук, чеснок, горох, редьку, укроп, табак, тыкву и понемножку даже дыню и арбуз. Может, и ещё что, о чём позабыл. А ведь к каждой культуре свой подход, свои сроки и методы выращивания. Попробуй-ка чуть ли не с конца зимы подготовь рассаду в избе без центрального отопления!
И ещё сад. Правда, небольшой: всего четыре яблони – антоновка, анис, королёк, пресная, а также несколько кустов вишни и смородины. Ягод было немного, а вот яблочные урожаи случались отменные. Особенно антоновки, которую ссыпали под кровать в горнице, и от её ароматного запаха спать было ещё комфортнее. Неописуемый, незабываемый аромат от антоновки! Кисловатая на вкус, но – запах: в памяти на всю жизнь.
Большую часть огорода – участки, где засевали рожь, пшеницу, просо и сажали картошку, – вспахивали на колхозных лошадях (а не колхозных и не было!). Специально выпрашивали у председателя. Но рыхлили, культивировали землю вручную. Зерновые сеяли, разбрасывая семена. Картошку сажали вдвоём: бабушка рыла ямку, я клал туда картофелину (или наоборот). Для огурцов и помидоров использовали собственную рассаду.
Мало посадить – надо регулярно уничтожать сорняки и вредителей, окучивать, а овощи – ежедневно поливать. Хотя река рядом, в нескольких метрах от огорода, но каждый день таскать восьми-десятилитровые ёмкости было, признаюсь, очень неудобно и тяжело. Я еле поднимал их, чуть не сдирая кожу с оголённых ног.
Ещё надо было ходить с этими же тяжелеными посудинами за питьевой водой, а до чичеринского родника, что под горой, – около километра. На эту водную процедуру с многочисленными остановками и расплёскиванием драгоценной влаги тратил не меньше часа.
Урожай с пятидесяти соток (и даже с двадцати пяти, когда колхоз всё-таки уполовинил наш огород) – немаленький. И его надо грамотно сохранить. Амбара у нас не было. Чердак дома забивали соломой, коноплёй, табаком и другими сухими продуктами. Это – просто. Но где хранить скоропортящиеся? Что-то пряталось в подполье. Там, рядом с молочными продуктами и яйцами, мы держали квашеные огурцы, помидоры, капусту – в бочках и в сосудах поменьше. Там же зимовали свежая капуста, морковь, свёкла и тому подобное. Если урожай яблок отменный – сваливали, как я уже сказал, их под кровать в горнице. А куда спрячешь довольно большой объём главной сельской пищи – картофеля? Часть – тоже в подполе. Но больше всего – в специальной яме, которую выкапывали возле дома глубиной метра два, не меньше. На дно ссыпали картошку, сверху – всё, что могло защитить от осенних дождей и промерзания. И всё-таки случалось, что в наиболее суровые зимы верхний слой картошки подмерзал, но и она использовалась – для получения крахмала.
Немало мороки и с зерновыми культурами. Никакой подсобной техники, разумеется, не было. Всё делалось вручную: и косьба, и молотьба…
Я рано научился вместе с взрослыми молотить снопы на домашнем току. Обычно к урожаю в родной дом приезжал кто-то из бабушкиных детей. Ток устраивали рядом с домом, сдирая слой дёрна. Это не сложно. А вот молотить – целое искусство. Тяжело управлять, особенно при моих тогдашних габаритах (малом росте и недовесе), самим цепом – это длинный шест, к которому кожаным ремнём прикреплена короткая палка, ударная часть. Ещё сложнее попадать в такт движения нескольких молотильщиков – так, чтобы ни ты по чужому цепу не бил и чтобы по твоему не ударяли. Зато было приятно слушать эту музыку в лад: так-так-так-так, так-так-так-так, и слышать в свой адрес похвалу за удачную молотьбу: мал да удал.
Полученное зерно надо было обязательно провеять. Для этого использовалась специальная выдолбленная из дерева лопата. А если, не дай бог, к этому времени подоспеет дождь, надо срочно укрыть зерно. Если всё же внезапный, как водится в степи, дождик намочит зерно – потом суши его, а то сопреет, пропадёт.
За сотни (если не тысячи) лет крестьяне придумали немало способов, как сохранить зерно, рационально использовать, приспособить для пищи. Так, просо мы шелушили в крупорушке. Её сейчас можно купить даже электрическую, а у бабушки было примитивнейшее доморощенное устройство из двух листов жести. В них с помощью гвоздя пробивались дырки, но так, чтобы гвоздь не полностью проникал, а лишь самим кончиком. Получались тёрки. Их скручивали в цилиндры разного диаметра. Один входит в другой на таком расстоянии, чтобы в него проникали зёрна, а при вращении внутреннего цилиндра, сдиралась шелуха. Муторная работа, медленная. Приходилось часто подправлять зубчики, заново пробивать их гвоздём.
Была у нас и ручная мельница. Для размалывания ржи или пшеницы. Зёрна засыпали между двумя жерновами. Верхний двигают по нижнему, и получается мука грубого помола. Но зато своя и быстро.
Муку хорошего качества и в больших количествах получали на общественной мельнице, что стояла на другом конце села, возле плотины. Но там надо было платить за помол. Не деньгами – некоторым количеством полученной муки.
Хлопот много, но зато какими невероятно вкусными, ароматными были приготовленные из свежей муки блины, лепёшки, лапша…
Помимо гигантского огорода, бабушка содержала немалое число живности: корову (в удачный год – с телёнком), пять-шесть овец, не менее десятка кур и семейство цыплят. А они все прожорливые, кушать и пить хотят ежедневно. Да ещё надо было без задержки доить корову. Убирать за всеми отходы жизнедеятельности. Овец – вовремя стричь… Следить за невоспитанными курами, которые разбрасывали яйца по всей территории…