Теперь я зарыдала в голос. Я не хотела, чтобы с Фридой что‑то случилось.
– Никогда больше не пойду в этот клуб, – произнесла я сквозь слезы.
Дядя Яри довольно быстро пришел в себя, но еще несколько раз за вечер повторил мне, что я никому никогда не должна ничего рассказывать про рысь, это наша общая тайна.
Когда на следующий день учительница спросила, пойду ли я в четверг на спортивное занятие, я ответила отрицательно.
– Почему нет, малышка? Я могу снова подбросить тебя домой на машине.
– Нет, не могу и все. Это тайна.
– Какая тайна? – Она озабоченно нахмурилась. – Ты можешь рассказать все тайны мне, я никому о них не скажу.
– Нет, не могу. Это наша с дядей Яри тайна.
Учительница всплеснула руками и нервно прижала ладонь ко рту.
– Бедняжка! Ваша общая тайна… Да что ты, об этом очень даже стоит поговорить. Когда тебя в последний раз осматривал школьный врач? Бедная девочка… Что же мне с тобой теперь делать!
Меня удивила ее реакция. Затем она стала задавать мне уж совсем странные вопросы:
– И на какую букву начинается эта твоя тайна? Хотя ты же еще совсем маленькая и, наверное, не знаешь таких слов…
– Каких слов? – Я совсем растерялась. Почему я не знаю слова «рысь» и что в нем такого особенного? – Мне надо бежать, а то автобус уйдет.
Я пыталась найти повод, чтобы уйти. У меня на руках было несколько царапин от когтей Фриды, но они уже совсем зажили, и я никак не могла понять, зачем их показывать школьному врачу, который приходил по вторникам. У него были холодные руки, и от него исходил странный запах. Мы боялись его, хотя прививки нам сделали еще в прошлом году. А причину непонятного запаха я поняла лишь несколько лет спустя: врач пользовался просроченной туалетной водой, которая, видимо, испортилась еще в супермаркете.
В пятницу, увидев в школе доктора на несколько дней раньше положенного срока, мы испугались. На моей памяти он лишь однажды нарушил расписание: тогда у моего одноклассника Ханну Хаккарайнена нашли вшей, и учительница внимательно осмотрела каждого из нас. В то время я училась в первом классе и еще несколько недель проверяла голову в поисках вшей. Но на этот раз врач пришел за мной. Он призывно махнул мне рукой и быстрым шагом отправился в свой кабинет. Я послушно плелась следом. В кабинете он повернулся и строго взглянул на меня:
– Ты говорила, у вас с дядей есть какая‑то общая тайна. Скажи мне, эта тайна причиняет тебе боль?
– Нет. – Я изумленно уставилась на него. – Она такая хорошая, такая милая… Иногда только царапается, но редко и случайно… – Я задрала рукав и показала несколько почти заживших царапин выше локтя.
– Царапается? – Он недоуменно взглянул на шрамы. – Послушай, Хилья, ты сейчас разденешься, и я тебя осмотрю.
Он указал мне на ширму и велел пройти туда, а сам оторвал от рулона кусок бумаги и положил вместо простыни на старую кушетку, на которой собирался меня обследовать.
– Зачем мне раздеваться? – Я не понимала, по какому праву этот человек заставляет меня снять одежду: ведь у меня даже не болело горло и кашля не было.
– Раздевайся! – грозно прикрикнул он.
Шестиклассники рассказывали, что однажды врач велел им снять штаны и осмотрел причинные места. Но только у мальчиков…
Я начала медленно снимать одежду – в кабинете было холодно.
Под джинсами у меня были толстые красные колготки, а под ними розовые трусики, немного порванные по шву. Я сняла колготки и осталась в одних трусах. Врач осмотрел меня и поинтересовался, откуда такие шрамы.
– У нашей кошки довольно дикий характер, – немного помолчав, ответила я.