Я на минутку.
Несмотря на многочисленные ковры на полу гостиной, было слышно, как шаркают ее сандалии. На паркете в коридоре шаги Моники издавали совсем странный звук – будто она каталась по паркету на коньках. Может, нужно пойти помочь? Издали, вероятно из кухни, послышался стук: что‑то упало, но не разбилось. Вскоре Моника принесла поднос: чайник, две чашки с блюдцами, розеточка с медом и тарелка с печеньем. Но Моника едва держала свою ношу, словно та весила килограммов двадцать. Я поднялась, взяла у нее поднос и поставила на журнальный столик. Руки у Моники тряслись от напряжения.
– Ну, теперь выкладывай, что с тобой случилось!
– Я бы, конечно, рассказала, если бы только могла. – Моника грустно улыбнулась. – Никто точно не знает. Доктора в Мапуту сначала сказали, что речь идет о кишечной инфекции, потому что организм не принимает никакой пищи. Потом начали проявляться симптомы мышечной дистрофии. Я приехала в Финляндию, чтобы пройти более подробное обследование. Никак не хотела оставлять мою кухню, но Жоау обещал продолжить наше дело, даже если я не смогу вернуться.
– Жоау? – Моника упоминала имя этого мужчины в телефонных разговорах и по электронной почте, я считала, что это ее любовник.
– Жоау. – К ней вернулась грустная улыбка. – Это мой партнер. Ему сорок, он католик, у него в Мапуту жена и пятеро детей. Это, конечно, не было препятствием к нашим отношениям. Возможно, моя болезнь из‑за него. Я знала, что у нас никогда не получится что‑то большее. Но сердце и ум не смогли оторвать меня от этой любви. А вот тело надломилось и заставило уехать. Может, в сотнях километров от него мне удастся выздороветь.
Ее руки наконец перестали дрожать, и она наклонилась налить чай. Красный цвет ройбуша дышал саванной, по комнате поплыл умиротворяющий аромат.
– Где уж нам найти счастье с мужчинами, – усмехнулась я. – Как оценивают твое состояние доктора? Это что‑то… серьезное?
– Завтра только пойду на первый прием. Ты же знаешь, я всегда избегала частных врачей! Несправедливо, что богатым доступно более качественное медицинское обслуживание. Но сейчас, когда я попала в трудную ситуацию, мой идеализм сошел на нет. Послушно несусь в «Мехиляйнен». – Моника поднесла чашку к бескровным губам. – Но я вовсе не сижу без дела в ожидании приговора врачей. Хочу что‑нибудь придумать. Я еще в Мозамбике начала узнавать о ресторанах, выставленных на продажу. Собираюсь открыть «Чез Моник» снова. За время моего отсутствия экологически чистая пища и национальная кухня стали настоящим трендом, так что спрос будет достаточный. Сейчас пытаюсь придумать, как соединить нехитрые африканские блюда с финскими крестьянскими традициями.
– Каша с простоквашей и маниока? – Мне было совершенно необходимо заставить Монику улыбнуться, хоть чуть‑чуть, и моя глупая болтовня помогла.
– Ты много рассказывала, как дядя Яри кормил тебя в детстве. Вы питались тем, что могли найти сами, ловили рыбу и собирали ягоды. А мясо из магазина получала только эта рысь…
– Фрида. – Произнося это имя, я по‑прежнему ощущала трепет.
Боль от потери Фриды не пройдет никогда. Мама, дядя Яри, Фрида… И Давид опять исчез неизвестно куда. Моника не должна меня покинуть!
– «Чез Моник» или, быть может, «Столовая дяди Яри»? Принимаются предложения для названия нового ресторана! – Глаза Моники опять стали прежними, в них засветилось вдохновение. – Ты ведь снова без работы? Сильная, энергичная и способная при необходимости выполнить задачи блюстителя порядка женщина без места не останется. Считай, что я тебя уже наняла.
Именно этого я и хотела. Время, когда я работала на Монику, было лучшим в моей жизни.