– Ты, Вася, и без дихлофоса того… Размахиваешь воображаемым хвостом. – нерешительно сказал Голомёдов. – Как ты можешь это пить? Интеллигентный же человек с высшим образованием.
– С двумя – поправил Василий. – Второе, философское, получаю в туалете. Каждую незнакомую жидкость я воспринимаю как вызов своей адекватности. Перчатка брошена!
С этими словами Раздайбедин сделал приличный глоток.
– Хм-м! Раскрывает чакры!
– Ты, Василий, заодно вечером своим свежим дыханием тараканов в гостинице потрави.
– Двойная польза. Хорошо, что по пять взяли, а не по три!
– По три? – вдруг остановился Кирилл, посмотрел на Василия, почесал подбородок и тихо произнес:. – Потри, по три… Ну, вот же! Нашел! Оно же прямо под ногами лежит! ПОТРИ-отизм! Ну, точнее, па́триотизм. Гениально!
– Думаешь? – с сомнением посмотрел на него Василий.
– Так ведь само просится! – счастливо засмеялся Голомёдов. – Город Славин. Славяне. Слава! Любим свой город и гордимся им!
– Я говорил про самоуважение. Патриотизм и самоуважение – вещи разные.
– Да чем же разные?! – Голомёдов был уверен, что выловил из омута сознания Золотую рыбку, и потому пессимистичный тон Василия ничуть не задел его.
– Самоуважение есть нравственное здоровье. А патриотизм – разрушительная, психопатическая форма идиотизма, – сдержанно сообщил Василий.
– Глупость!
– Бернард Шоу.
– Ты, Василий, приехал сюда за деньги врать, или мне прививать возвышенные идеалы?!
– Нет, Кир. Я не про идеалы. Я про то, что не сработает.
– Да почему не сработает?! Советский Союз на патриотизме построили. Войну, в конце концов, выиграли. А проголосовать с патриотизмом – это и вовсе плевое дело.
– Ты не видишь разницы между любовью к Отечеству и любовью к государству? Не поверят. Сыты люди патриотизмом.
– Разницу я вижу. Но на то МЫ здесь, чтобы ОНИ разницы не увидели! – кивнул Кирилл по направлению к Славину. Василий помолчал, возвращаясь к своему флегматичному состоянию.
– Решил – делай. Только я в «по три»-отизм верю даже больше, чем в «патриотизм».
– «По три»-отизмом мы воспользоваться всегда успеем, если ничего другое не сработает.
Они дошли до конца улицы и начали спуск по кривой лестнице, наполовину скрытой зарослями рябины. Серые ступени, иногда теряясь в траве или утопая в глине, вели к Беспуте. На ее берегу еще во времена воеводы Дрынова раскинулась Слободка Беспутная, в новейшей истории переименованная в городской микрорайон «Промышленный Тупик». Правда, никакие городские блага до слободы так и не добрались. Как была деревенька, так и осталась. За ее околицей и пролегла граница избирательного округа Харитона Ильича Зозули.
– Название «Славин» мы хорошо обыграем. Славное название! – рассуждал вслух Голомёдов, шагая по широким ступеням. – Но вот чем бы их таким еще раскачать, чтобы маршировали на выборы в едином патриотическом порыве? Скажи, Василий, тут война была?
– Была.
– Это хорошо. И город немцам не сдали?
– Сдали.
– А вот это плохо. Как-то непредусмотрительно подошли к вопросу – не учли наши нужды… Но ведь потом освободили?
– Освободили.
– Когда?
– В сорок третьем. Кажется, в марте.
– Н-да… Как говорится, поторопились. Обидно, что в марте. Осень на носу. И День Победы прошел. К какой же дате нам привязать нашу бурную деятельность? В честь чего по городу пройдут торжественные шествия, чему посвятит свои речи будущий мэр?
– Смотри… Опять она… – шепнул Василий, перебивая Голомёдова.
По лестничной ступени внизу прохаживалась все та же похожая на старушку галка в сером платке из растрепанных перьев. Она с вызовом посмотрела на визитеров, скосив глаз, и несколько раз ударила черным клювом по выщербленной ступени.
– Брысь! – крикнул Василий и замахнулся на галку пластиковой бутылкой с мутной жидкостью.
Галка презрительно глянула на Раздайбедина, по-старушечьи скособочившись, подпрыгнула, и полетела куда-то вниз, лавируя между рябиновыми ветками.
– Лети-лети! Не забивай голову! – напутствовал Кирилл галку и спустился на несколько ступеней вниз. – Так вот, Василий. Нам нужен хороший информационный повод, чтобы поднять патриотический вал. Например, какая-то дата, историческая веха… Что думаешь?
Василий не ответил. Кирилл оглянулся, и увидел, что он носком сандалии очищает от глины лестничную ступеньку, на которой только что сидела растрепанная галка. Под глиной проступали затертые буквы. Крайне удивившись, Голомёдов присел на корточки и стал помогать коллеге щепкой. Через некоторое время они, запинаясь на старорежимных «ятях» и «ерах», прочли:
– Под сим камнем… 1812 года… августа месяца, 26-го дня… погребено тело девицы Елисаветы Петровны Шени… Шейни…
– Шейниной
– Что это? – удивился Кирилл
– Это? Могильная плита. Надгробие девицы Елисаветы Петровны, почившей почти 200 лет назад. И ниже могильная плита. И дальше тоже. Вся лестница из надгробий.
– Веселая лесенка! – воскликнул Кирилл. – Наверное, какое-то старое кладбище воспрепятствовало очередной стройке века. Могилы сровняли с землей, а плиты на лестницу пустили. Чего добру пропадать? Черт побери! А местные жители мне нравятся все больше и больше!
– Дата. Смотри.
– А что – дата?
– 1812 год. И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой… Bataille de la Moskova. Теперь понял?
– Нет.
– 26 августа по старому стилю или 7 сентября по новому… А еще говорят, что «помнит вся Россия про день Бородина»… Историческая веха. Информационный повод, который ты ищешь.
Голомёдов посмотрел на коллегу стеклянными глазами. Постепенно в них начал разгораться дьявольский огонь.
– А что! Забавно! Честное слово, забавно! Великую Отечественную замурыжили уже по самое «не хочу». Двух слов новых не скажешь. Все, кому не лень, уже пропиарились. А тут – такой простор! «С небывалым размахом Славин отметил годовщину Бородинского сражения». «Город почтил память героев войны 1812-го года». «Харитон Зозуля возглавил патриотическое движение «Ведь были ж схватки боевые!» Заголовки-то какие, а?
Тем более, живых участников тех событий, насколько я понимаю, уже не осталось? Можно смело воздавать им почести, гордиться их подвигом, и никто не будет терзать уши своих нытьем про нищенскую пенсию.
– Гордость предками возрастает пропорционально дистанции… – сказал Раздайбедин и почему-то грустно вздохнул.
– Ты б, Вася, не вздыхал, и на денатурат в бутылке не засматривался. Повороши-ка ты лучше вечерком Интернет, или по архивам каким местным пробегись. Ну, как ты умеешь. Словом, разыщи мне про Славин что-нибудь погероичнее.
– Понял. Погероичнее. Про Славин и 1812 год.
Василий притопнул ногой по надгробию-ступеньке и кивнул, а Кирилл радостно продолжил:
– Слушай! А давай в Славине на центральной площади памятник водрузим? Эпическая композиция «Смешались в кучу кони, люди». Денег у Харитоши хватит. Это даже не на весь город шум будет, и даже не всю на область. Это мы, Василий, в федеральные новости попадем и качнем всю нашу Необъятную от края до края!
Переговариваясь таким образом, Голомёдов и Раздайбедин миновали лестницу и вышли к Промышленному Тупику, бывшей Беспутной Слободе. Трудно сказать, какое название – современное или историческое – больше отражало беспутно-промышленную действительность. Дома были разбросаны невпопад, как будто нес дурень жменю гороха, да запнулся и рассыпал. Одни наваливались друг на друга стенами, и казалось, что вот-вот – качнуться, обнимутся и хмельно забормочут: «Ты меня уважаешь?» Другие убежали на отшиб, как Бобик, собравшийся в одиночестве погрызть кость. От главной улицы ручейками утекали кривые переулки, которые терялись где-то под заборами и в огородах. Над крышами поднимался купол местной церквушки, выкрашенный в тот сине-зеленый казенный оттенок, который обычно имеют стены больниц и военкоматов.