История жизни Фили оказалась довольно запутанной и необычной. Родителей своих Филя совсем не помнил, всю юность провёл в детдоме под Красноярском, в который попал пятилетним ребёнком. Какая-то добрая душа оставила его возле детдома, привязав точно собачку к металлическим воротам. Стоял декабрь, и сколько времени провёл Филя на морозе никто не знал. Обмороженного ребёнка в общем-то спасла няня, услышав ночью как кто-то тихо плачет на улице. С тех пор у Фили остался периодический надрывный кашель, хриплый, словно прокуренный, голос, хоть он никогда не курил, и нелюбовь к зимним морозам. С ним была записка – корявым почерком было выведено, что он сирота и зовут его Фил…, далее кусок газеты намок, и то ли это Филипп, то ли Филимон, то ли ещё как, не было понятно, посему, не мудрствуя лукаво, директор детдома при оформлении документов оставил это имя, а фамилия стала Красноярский. Таким образом, Фил Красноярский вошёл в официальную жизнь Советской страны. Следует заметить, что в существующей тогда графе национальность долго не было записи, воспитательница говорила, что в ту пору в тех краях видели цыганский табор. Была мысль, что больного ребёнка, который стал не нужен, подкинули они, но так как на цыгана он был не похож, а с возрастом ни раскосых глаз, ни потемнения кожи не появилось, то через некоторое время в графе национальность появилась запись – русский…
Говорят, что родственную душу определить довольно просто. Это человек, с которым комфортно молчать. Довольно часто мы общаемся с людьми, которые нам совсем не интересны и за потоком пустой болтовни умело, как нам кажется, прячем своё равнодушие к неинтересному нам собеседнику. Наступившие паузы становятся жутко неудобными, словно мы подглядываем за чем-то очень неприличным, тщательно скрываемым от нас. Молчание действительно золото, но только с родственным по духу человеком, средство, замещающее многословие пустых фраз и ненужных поступков…
Молчание с Филом было уютно. Мы спокойно ели, добродушно поглядывая друг на дружку, также молчаливо осилили ещё один багет. Съев Доширак, Филя тщательно отёр большую ложку, помешал маленькой сахар в пластиковом стаканчике с чаем и, так же тщательно её вытерев, завернул их в тряпочку. Что-то пробормотав одними губами, он сказал вслух:
– Ну, вот, поели, и слава Богу! – и блаженно улыбнулся.
– Думаешь иногда вот, много ли человеку надо, – сказал он, обращаясь ко мне – но вот когда только поешь, так первые минуты просто благодать. Желудок отключает все иные пожелания – только сытость и тишина, но вслед за этим, через часок, появляются и новые потребности – и то хочу, и другое, а потом, через некоторое время, как опять проголодаешься, весь кругозор опять сжимается до одной только мысли – пожрать и только пожрать. А вот выдержишь несколько дней без харчей, начинаешь к еде спокойно относиться и можно услышать – чего твоя душа иногда желает. В этом то и весь смысл православного поста…
– Есть, правда, одна притча… – Филя хитровато улыбнулся. – Жил-был когда-то один человек. Был он, впрочем, как и все мы, вроде бы и не хороший, и не плохой. Старался поступать по совести, правда, почему-то довольно редко это получалось, но как только приближался Великий Пост, он начинал суетиться, всё хотел молитвы почитать, в церковь сходить и всё собирался начать поститься, сначала хотел в первый день, потом со средины поста, потом хотя бы в последний день… Да только все вокруг говорили: – Куда ты всё спешишь, успеешь ещё. Здоровье побереги! У тебя ещё всё впереди! Так он и жил, никуда не торопился – а зачем спешить, если вся жизнь впереди. Будет ещё пост, и молитвы почитает, и в церковь сходит… Но как-то однажды утром разбил его инсульт, и оказался он прикованным к кровати. И оказалось, что всё уже давно позади и спешить уже некуда, да и сил уже нет. И возопил он: – Да как же это так! Что ж вы все раньше меня останавливали! Вы во всём виноваты! Да только услышал он в ответ: – А что же ты сам никогда ничего не делал?!
Фил немного помолчал:
– Только не надо поститься с видом великомученика, слишком далеко нам всем до них. На иных посмотришь, так у них не пост, а общественное мероприятие с группой поддержки, освещением в прессе и благодарными речами. Живо обсуждают, кто сколько в тарелку не доложил и сколько часов уже постится… Смех и грех! Пост ведь дело сугубо личное, это твоя нужда, а не общественная… А моды-то унылы, словно истязают его месяцами враги-фашисты, а он, родимый, из последних сил держится…
А ведь ещё Христос сказал «так же когда поститесь, не будьте унылы»… Ведь пост нужен не Богу, а тебе. Бог не изменяем, и только ты сам сами можешь измениться в лучшую сторону. Не сотвори себе кумира, а еда стала нашим идолом, едим не для того, чтобы утолить голод, а тешим свои вкусовые рецепторы, а ведь ещё Матфей-евангелист писал – не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих…
Филя закручинился… Но потом вдруг лукаво улыбнулся и сказал:
– Ну, вот, как поешь, так и самое время на сытый желудок о посте поговорить! На голодный-то эта тема как-то не идёт…
Как я позднее заметил, отношение окружающих к Филе было двояким – его или активно не любили, таких людей было подавляющее меньшинство, или же просто боготворили –это были оставшиеся. Равнодушных, как ни странно, просто не было.
Причём, эта самая нелюбовь одних была очень своеобразной – так мы не любим человека, обличающего нас, хотя сердцем понимаем, что неправы, что всё абсолютно так и есть, но эта самая гордыня, какая-то внутренняя боязнь признать очевидную правоту его слов, побуждает нас к отрицанию своего собственного отражения в зеркале. Но самое, пожалуй, ужасное, это наши поступки. Поступки, осознавая всю неправильность, всю мерзость которых, мы всё же совершаем, повторяя при этом, как мантру, что мы всё равно самые расчудесные и прекрасные… Филя чувствовал таких людей и часто отказывался от их помощи…
Однажды один из таких людей, когда Филя вернул ему брошенную под ноги сторублёвку, в сердцах произнёс:
– Ну, и что ты, жалкий идиот, выпендриваешься!
На что Филя смиренно произнёс:
– Вы абсолютно правы, уважаемый. По-гречески идиот – человек, живущий в отрыве от общественной жизни, не участвующий в общем собрании граждан своего полиса и иных формах государственного и общественного управления. Да, грешен, по этому определению я он самый и есть. Но вы ведь не такой! Вы умный, интеллигентный человек. Вот вы ведёте за руку ребёнка, в школу, наверное, но я, всё же, не рискнул бы назвать вас педагогом, хотя по-гречески дословно это «ведущий ребёнка». Правда, так называли отнюдь не учителя, а раба отводящего ребёнка в школу. В Греции в педагоги выбирали рабов, непригодных для какой-либо другой работы… Так, что простите идиота!..
Уважаемый был страшно ошарашен и смущён, позднее он стал одним из преданнейших почитателей Фила, у которых он периодически останавливался, когда возвращался из скитаний в престольную…
Однако, это скорее исключение, очень многие люди бескорыстно любили Филю. Для них он был светом в окошке. Так, наверное, радостен грешник после исповеди. Ведь он не только осознал свои грехи, но и, самое, пожалуй, главное, нашёл в себе силы покаяться в этом, озвучить всему миру и, прежде всего себе, свои собственные ошибки, желание встать на путь исправления., что подразумевает не только воздержание от зла, но и совершение добра. Как часто, мы, несмотря на всё свою житейскую мудрость, живём эмоциями. Эмоции главная движущая сила нашей жизни, они просты и естественны, не заставляют задумываться до головной боли и не требуют титанического напряжения, они органичны для нас и поэтому редко вызывают чувство сожаления от содеянного. Во многом они – подспудное отражение жизненного опыта, отмеряемого внутренним метрономом, наша уверенность в ожидании последующих событий и непроизвольное деление всего мира на плохое и хорошее. Как бы то ни было, Филя почти всегда вызывал какое-то необъяснимое доверие, вся его убого-гротескная внешность, в общем-то не имела особого значения. Она была вешкой, которую видел медленно бредущий по болоту жизни, и он бросался к ней, потому что его внутреннее убеждение кричало, что вот оно, вот то, что тебе нужно, что ты искал и не находил, в существование чего ты верил, но никогда не мог встретить, хотя и очень, очень старался… Он часто говорил, в общем-то, обычные вещи, наверное, банальности, по мнению равнодушного прохожего, если бы он соизволил в это время остановиться и послушать его речи, но, по большому счёту, всё говоримое здесь, в этом мире лишь набор слов, набор звуков, хаотично тасуемых, словно карты, матушкой природой. Однако иногда лишь одна фраза, одно слово, может поменять для нас этот мир, преобразовать его в нечто совершенно иное, сделать нас и окружающих совершенно другими и, именно таким волшебным преобразователем и был Филя. Я не знаю, для чего Бог создал юродивых. Для посрамления ли нашего мира, мира таких умных самовлюблённых идиотов, знающих всё обо всём, но почему-то постоянно оказывающихся дурацком положении? Или же это милосердная помощь Бога в виде духовных костылей, подаваемых в трагические минуты нам, неразумным? Наверное, это останется тайной, тайной между человеком и его создателем… И ещё, от самого человека требуется порою некоторое усилие, шаг навстречу, преодоление некоторых условностей, понимание своей ограниченности и смирение в принятии помощи. Только тогда помощь будет действенной и полезной… Только тогда она придёт…