Ладно. Будем считать, что мне дали второй шанс.
Я спускаюсь по лестнице, постанывая то ли от головной боли, то ли от коликов в боку: тот урод оставил парочку хороших синяков на моей талии, как вдруг вижу Константина. Он тоже меня видит и тут же, молниеносно, сводит толстые, густые брови в одну линию. Почему-то вспоминаю слова Елены и решаю не извиняться. Раз здесь такие правила, буду их соблюдать.
– Рад, что ты цела, – цедит отец и скрещивает на груди руки. – Голова болит?
– Немного.
– А что-нибудь еще?
Наверное, он имеет в виду совесть, так что я тяжело выдыхаю и киваю:
– Да, я оплошала.
– Ты ушла! Попросту сбежала! – скорее всего, в подобных ситуациях он никогда еще не был, потому что лицо у него удивленное и шокированное. – Зои, ты села на мотоцикл и укатила с незнакомым байкером! Вечером! Совсем одна!
– Издержки подросткового максимализма, – неохотно предполагаю я. – С кем не бывает.
– Это неправильно.
– Наверное.
– Впредь так не делай.
– Хорошо.
– Все? – Он пожимает плечами. – Ничего больше не скажешь?
– А что еще я могу сказать?
Константин опускает руки. Смотрит на меня разочарованно, выражая именно эту эмоцию. И неожиданно порицательно отрезает:
– Извинений было бы достаточно.
Он уходит, а я так и стою с открытым ртом, едва сдерживаясь от безумного порыва удариться головой о стену! Что за бред? Он ждал извинений? Тогда какого черта Елена их терпеть не может? Отлично! Просто замечательно.
Мы приезжаем в школу за пятнадцать минут до начала уроков, и я спокойно выдыхаю, обрадовавшись, что не буду вновь выслушивать тираду от директрисы насчет опозданий и тотального неуважения к старшим. Мы проходим около стенда с объявлениями, листовками, расписанием занятий, и я невольно останавливаюсь. На доске снимок улыбающейся девушки с кольцом в губе и сильно накрашенными глазами. Вокруг фотографий множество приклеенных маленьких листочков с пожеланиями, словами поддержки, и мне становится жутко неловко.
Похоже на мемориал.
– Кто это? – легонько пихаю Сашу в бок. – Неужели ее больше нет?
– Сложно сказать. Лиза пропала в позапрошлом месяце. С тех пор что только ее родители не делали. Бесполезно. Тело так и не нашли.
– Тело? А что, если она просто сбежала? Внешность у нее дерзкая, это кольцо в носу…
– Не думаю. Она неплохо училась, постоянно развлекалась на внешкольных вечеринках, а уходить ведь надо от чего-то, правильно? Просто так никто не исчезает.
Странно. Целый коттеджный город из богатых толстосумов, и никто не смог организовать серьезные поиски? С трудом верится. Возможно, я начиталась остросюжетной литературы, но интуиция мне подсказывает, что в таких местах люди находят все, что действительно ищут. Получается, Лиза не так уж и сильно нужна жителям этого райского местечка или же кому-то просто выгодно ее отсутствие.
– Я тут понял, что ничего о тебе не знаю, – внезапно протягивает Саша, и я вскидываю брови: интересное замечание. – Стоит это исправить.
– И каким же образом?
– Просто… поговорим, – неуверенно усмехается парень и потирает сонные, красноватые глаза. – Не знаю, как это должно происходить между сводным братом и сестрой…
– Определенно неловко.
– Точно. Значит, встретимся на большой перемене и попытаемся узнать друг о друге что-нибудь интересненькое. Звучит заманчиво!
– Ага, например, какой твой любимый фильм, любимая книга…
– Любимая поза в сексе…
Я толкаю Сашу в бок и закатываю глаза: великий шутник. А мне еще что-то рассказывал про сарказм. Возможно, это напускное, но я определенно влюблена в легкое отношение парня к жизни. Бороться с проблемами через улыбку – самый классный способ. Мне проще закрыться в себе, выстроить стены, абстрагироваться и не вылазить наружу. Саша же совсем другой, и я бы хотела перенять у него этот странный оптимизм. Кажется, идти по жизни и улыбаться гораздо приятнее, чем горбить спину и изнывать от одиночества.
Мы прощаемся возле гигантского розария. Я провожаю брата взглядом, поправляю ремень сумки и только делаю один шаг в сторону, как тут же оказываюсь прижатой спиной к ледяной, твердой поверхности стены.
– Доброе утро.
Поднимаю взгляд и едва сдерживаюсь от порыва закричать со всей мощи, когда замечаю опасную улыбку, копну густых волос и знакомую уже мне зубочистку в белоснежных зубах.
– Я не хочу опоздать, – выпрямляюсь и пытаюсь выглядеть решительно, словно не боюсь этого парня и не мечтаю сейчас сорваться с места и унестись как можно дальше. Однако вряд ли мой голос внушает опасность. Вместо того чтобы отойти в сторону, Дима лишь подходит ближе, и я чувствую запах сигарет, исходящий от его дорогой одежды.
– Не хочешь меня отблагодарить? – мурлычет он.
– Корсет мог бы отыскать получше.
– Опять лжешь. Я же видел, как тебе понравилось дефилировать в нем.
– Ты ошибаешься.
– Я редко ошибаюсь. – Дима разминает плечи и оценивающе пробегает по мне взглядом. Останавливается где-то на бедрах, хмыкает и тянет: – Какое на тебе будет платье?
– Что прости? – Наши глаза встречаются, и я буквально ощущаю, как внутри сжимаются все органы. Мне определенно не нравится этот человек. Я чувствую, он хочет от меня того, что я не смогу ему дать, и это сводит с ума, безумно пугает, ведь всем известно: Дима берет все, что желает, без проблем и без разборок. – Какое еще платье?
– Которое ты наденешь на благотворительный вечер. Пусть оно будет нежно-розовым.
– К счастью, тебя это не касается.
– Мы идем вместе.
Я едва не давлюсь собственным удивлением. Что? Вскидываю брови и неожиданно для себя усмехаюсь.
– Нет. Это вряд ли.
– Вряд ли бы ты осталась в школе, если бы я не поговорил с директрисой, – холодно чеканит парень и тут же улыбается, будто способен и радоваться, и злиться одновременно. – А вечер не обсуждается.
– С какой стати? – теперь я действительно чувствую ярость. – Я не хочу идти с тобой.
– Зато я этого хочу.
– С чего вдруг? Ты же собирался стереть меня в порошок, – я язвительно вскидываю брови и решительно подаюсь вперед, – что изменилось?
Дима игнорирует мое недоумение. Вынимает изо рта зубочистку и шепчет:
– Ты сделаешь так, как я скажу. Ты должна мне.
Меня буквально трясет от его уверенности, от его невозмутимого голоса и самодовольной улыбки. И, вместо того чтобы согласиться и продлить себе жизнь, я вновь рычу:
– Катись к черту.
Срываюсь с места, однако затем охаю и грубо отпружиниваю назад. Парень нависает надо мной будто грозовая туча, но на сей раз я не вижу в его глазах былого самообладания. Одной рукой он преграждает мне путь, другой – хватает подбородок. Он сжимает его так сильно, что мне становится больно, и я испуганно вскрикиваю.
– Отпусти!
– Ты портишь себе жизнь, маленькая лгунья. Не рискуй так, иначе мне придется изуродовать твое милое личико.
– Я не боюсь тебя.
– А стоило бы.
Дима грубо выпускает мой подбородок из оков, и я так сильно ударяюсь головой о стену, что стискиваю губы. Ошеломленно наблюдаю за его невозмутимой, кривой улыбкой и упрямо сдерживаю истерику. Все в порядке. Он тебя не тронет. Он не посмеет. Но внутри сгораю от страха. Что это было? Парень уходит, изящно переставляя ноги, а я так и стою, прижавшись к стене, соображая, что мне теперь делать. Сменить школу? Черт. Протираю руками вспотевшее лицо и с силой прикусываю губу.
Никогда не думала, что есть люди похуже наркоманов и заядлых алкоголиков. Видимо, от отребья отталкивает внешность, а от людей, подобных Диме, – природная натура. Если первые скатываются вниз благодаря своей бедности и нищете, то вторые – осознанно выбирают тот или иной способ существования. И факт, что Дима полностью отдает себе отчет во всех своих поступках, не просто пугает, он повергает в безумный ужас, ведь отыскать кого-то хуже психа, прекрасно понимающего, что никто не сможет ему ничего сделать, – вряд ли получится.