Но бумажника в заднем кармане не было. К горлу подступила тошнота. Я обыскал карманы «битловской» куртки. Пусто. Посмотрел на пол. Ничего.
Столешница. Компот. Когда Сосиска налил мне компот, я как раз убирал бумажку с адресом в кошелек. А кошелек я потом положил на столешницу.
– Вот хрень, – пробормотал я тихо, но продавец все равно услышал.
– Что-то случилось?
– Простите, я бумажник забыл.
Оставив Майкла Джексона на стойке, я выскочил из магазина. Возвращаться к Сосиске не хотелось, но без денег в автобус меня не пустят, так что выбирать не приходится. Если же позвонить домой, мама распереживается и вполне может даже слечь на несколько дней. Впрочем, монеток для телефона-автомата у меня все равно не имелось.
В окнах Сосискиного дома было темно. Наверное, Сосиска куда-нибудь вышел. Я было развернулся, но что-то удержало меня. Я постучался в дверь. Никто не откликнулся. Постучался снова. Тишина. Вот непруха. Я спустился с крыльца, но тут вдруг меня осенило: я вернулся к двери и взялся за ручку. Дверь была не заперта. Я растерянно замер, вглядываясь внутрь, в темный коридор. Раздумывал, не крикнуть ли, но промолчал. Посомневавшись, я все же вошел в дом. Кошелек-то надо возвращать.
Дверь за моей спиной захлопнулась, и я очутился в кромешной темноте. Я прислушался. Нет, ничего. Ориентироваться было непросто, но я вспомнил, что кухня расположена с правой стороны, и вскоре нащупал наконец ручку двери, правда, сперва повалил вешалку с одеждой.
В эту же секунду возле дома притормозила машина. Я замер и затих. Хлопнула дверца, а потом послышались быстрые шаги. Затаив дыхание, я ждал, что входная дверь распахнется.
Но нет, шаги стихли, и в коридоре вновь повисла тишина. Я выдохнул, осторожно взялся за ручку и толкнул кухонную дверь. В кухню добирался свет фонаря с улицы, так что тут было не совсем темно. Мой бумажник лежал на столешнице. С облегчением вздохнув, я схватил бумажник.
– Ты чего это вытворяешь?
Я вздрогнул, ноги подкосились. Сосиска сидел возле окна на табуретке. В слабом свете фонаря я разглядел его профиль. Он, похоже, все время там просидел. Значит, он слышал, как упала вешалка и как я крадусь по коридору, словно какой-то горе-грабитель. Чего ж он не открыл, когда я стучался?
– Простите, я у вас кошелек забыл, – для убедительности я взмахнул кошельком, – а других денег на билет у меня нету.
Он вдруг заулыбался.
– Садись. Еще про «Битлз» поболтаем. Там в холодильнике компот остался. – Он говорил как-то иначе. Увереннее. На столе перед ним стоял стакан, содержимое которого по цвету напоминало уже знакомый мне грушевый компот, но я был уверен, что себе он налил чего-то другого. Ситуация мне не нравилась.
– Простите, – сказал я, – но мне на автобус надо.
– А он когда?
– В полдевятого, – брякнул я, не подумав, и тотчас же пожалел, что не соврал.
– Тогда у тебя полно времени.
Он встал и открыл холодильник. Убогая лампочка осветила Сосискино лицо. Оно блестело от пота, волосы прилипли ко лбу. Сосиска вытащил кувшин с компотом и закрыл дверцу. В кухню вернулась темнота. Сосиска вытащил из мойки мой грязный стакан и поставил его на стол, а мне показал на вторую табуретку:
– Да ты давай, садись.
Больше всего мне хотелось свалить оттуда, но выбора не было, и я послушался. Сосиска налил мне компота.
– Это же чудесно! – Он уселся на свою табуретку и поднял стакан. – Выпьем!
Он чересчур фамильярничал, но я поднял стакан, и мы чокнулись.
– За «Битлз»!
– За «Битлз»! – повторил я, ерзая.
Мы выпили, после чего просто молча сидели. Молчание давило на меня. Мне приспичило в туалет, но говорить об этом я не хотел. Луч света с улицы выхватил из темноты лицо Сосиски. Взгляд у него затуманился. И долго нам еще так сидеть?
– Может, свет включим? – Я огляделся, высматривая выключатель. – Тут чего-то темновато.
– А по-моему, все и так видно.
Вообще-то в его словах была доля правды, хотя про «все видно» – это он загнул. Я ерзал на табуретке. Сосиска вытащил пачку табаку и положил щепотку на бумагу, чуть просыпал по дороге, но просто смахнул просыпанное на пол. Потом он умело, пожелтевшими от курева пальцами, свернул самокрутку, облизал обмазанный клеем краешек и прикурил лежавшей на подоконнике зажигалкой. От дыма у меня защипало в глазах.
– А ваша жена ушла куда-то?
Сосиска запрокинул голову и расхохотался:
– Моя жена? Пия? Моя любимая датчанка Пия?
Я промолчал, и он рявкнул:
– Ты о ней, что ли?
Он говорил так злобно, что я испугался и замешкался с ответом.
– Ты о ней, да? – повторил он с прежней злобой.
– Я просто спросил. Не хотел вас обидеть. – Я вскочил, пока он не успел ничего сказать. – Я пойду. Я забыл в магазине пластинку. Майкла Джексона.
На это он ничего не сказал, но, наверное, понял, что все магазины уже давным-давно закрылись.
– А как там твой план увидеть всех оставшихся в живых битлов? Есть что-нибудь новенькое? – этот вопрос Сосиска задал, когда я уже направлялся к двери.
Глаза у меня уже привыкли к темноте, и я разглядел, что он больше не злится, а даже улыбается. Может, ему стыдно, что он разозлился, и теперь он хочет спасти ситуацию. Я слегка успокоился и решил ответить правдиво:
– Да ничего особо нового. В моем возрасте мне за границу одному не выехать. Придется подождать, когда стану чуть постарше.
– Постарше… Да, постарше ты станешь, в этом уж будь уверен, – он помолчал. – Может, мне с тобой съездить?
Что он шутит, я понял, но вопрос все равно прозвучал неожиданно, и что отвечать, я не сразу придумал. Ведь Сосиска, как ни крути, мой учитель.
– Может, и да, – наконец пробормотал я.
Он засмеялся, но тут же закашлялся, так сильно, будто того и гляди выкашляет легкие. Выглядело жутковато. Когда кашель успокоился, Сосиска встал, сплюнул в раковину и смыл плевок.
– Уходишь?
– Ага. – Я выскользнул в коридор, споткнулся о разбросанную по полу одежду и выскочил на улицу.
Едва оказавшись за воротами, я остановился, расстегнул молнию на брюках и с облегчением наблюдал за желтой струей, бьющей прямо в соседские кусты.
* * *
– Вы живете в эпоху грандиозных изменений, и это десятилетие можно вполне обоснованно назвать десятилетием прогресса, – директор на сцене не на шутку разошелся, – подумать только – в этом зале сидят ученики, у которых есть собственный компьютер!
Фруде расправил плечи, и меня охватила гордость за него. У него был «Коммодор 64», куча английских компьютерных журналов, и он умел программировать. Мне самому программирование было до лампочки, но компьютерные игры я вполне себе уважал. Фруде же, наоборот, мог целый вечер просидеть за программой, которая умела бы вычислять толщину стальных балок. Некоторые его интересы я вообще не понимал, но они мне нравились. Это было в определенном смысле круто.
– За время вашей учебы человечество запустило в космос корабли, и, возможно, еще до того, как вы уйдете на пенсию, слетать в космос будет таким же обычным делом, как съездить на юг.
Я посмотрел на Бригта – единственного из моих приятелей, кто побывал на настоящем юге. Он рассказывал, что девушки там загорают без лифчиков, и даже показал большой каталог с фоткой отеля, где они жили. Там были пальмы, пляж и синяя вода. Я не раз пытался представить, каково это – лежать на пляже, когда вокруг – девушки без лифчиков, но фантазии моей не хватало. По сравнению с этим любые космические корабли меркнут.
* * *
До переезда на Ролвсёй Бригт жил в Осло. Мне хорошо запомнился тот день, когда он у нас появился. Это случилось весной, в понедельник. Первый год в старшей школе. Мы пришли на первый урок, а Бригт уже сидел за партой. Он встал, вежливо поздоровался с нами и по очереди пожал каждому руку. Мы к такому не привыкли. Но было в Бригте и нечто притягательное. Что-то, чего недоставало мне самому. И спустя всего неделю мы с Фруде уже направлялись к нему в гости.