Лазарева Л. - Токио. Колокола старого города стр 3.

11

Кофейные бары, как пишет Киркап, оказались в числе немногих демократических учреждений Японии, так как были открыты для всех. В кофейне Дайбо известный художник мог оказаться рядом со школьницей, прогуливавшей уроки, дирижер Озава Сэйдзи – рядом с исполнителем фламенко; работник рекламного агентства – с продавцом с блошиного рынка. И Дайбо всех обслуживал одинаково.

Дайбо уверял, что посетителю уже пришлось немало потрудиться, прежде чем он нашел его кафе. А большой бульвар Аояма-дори довольно хаотичен. Так пусть кто хочет взбирается по узким ступенькам, сидит и обтирает металлические поручни целыми неделями – да хоть всю жизнь!

Если оставить их в покое и правильно готовить для них кофе, говорил Дайбо, то потихоньку-полегоньку люди возвратятся к своему истинному «я».

«Нихонбаси»

日 本 橋

В период Токугава Нихонбаси был отправной «нулевой точкой», откуда отмерялись все расстояния в стране, и именно по мосту Нихонбаси проходили все официальные процессии, как направлявшиеся ко двору сёгуна, так и покидавшие его

12

.

Теодор Бестор

Нихонбаси: Нулевая точка

Свыше двух столетий первый колокол времени отзванивал часы во дворе тюрьмы сёгунов Токугава.

Часы и тюрьма представляли единое целое.

– Место казни было вон там, – поведал смотритель. На нем розовая футболка под линялым черным комбинезоном. – Тюрьма доходила до самой школы, – показал он пальцем. На нем солнцезащитные очки-авиаторы; уложенные гелем волосы лежат «шипами», как у звезд японской поп-музыки.

Тюрьма Кодэмматё обрела второе рождение как детский парк; под камнями, перемолотыми в серую с металлическим блеском крошку и серебристый песок, почвы не видно. Земля здесь настолько продезинфицирована и вычищена, что кажется, ее обработали щелочью или кипятком. Все выглядит монохромным, сизоватым – кроме ступенек на детскую горку. Они выкрашены в кричащий красный цвет.

Сам колокол остался на месте. Он висит на верхнем ярусе башни бледно-желтого кирпича, построенной в имперском коронном стиле 1930-х. Бронзовый колокол далек и недосягаем. Вокруг его короны обвился дракон.

В парке пахло нагретым асфальтом, пылью, дождем. Несколько офисных служащих курили, сбившись в кучку под строительными ограждениями неподалеку от школьной ограды. У подножия колокольной башни спал бездомный. Я взглянула в его сторону. Он перевернулся во сне и, как ребенок, подтянул колени к подбородку. Рядом, на клумбе, выложенной обыкновенными булыжниками, росли две сосны и кусты юкки садовой. Дальше торчали грубые камни с вырезанными на них иероглифами и обелиск, огороженный металлическими цепями.

– Что там написано?

– Понятия не имею, – ответил смотритель. – Никогда не интересовался.

Он отвернулся и пошел по дорожке, сметая граблями окурки сигарет, сухие листья и прочий мусор. Прутья его метлы оставляли на светлом песке ровные завитки: круг, «ноль», только задом наперед. Завитушки окружали смотрителя со всех сторон, как энсо, образ круга в Дзен

13

Служащий в рубашке и брюках без пиджака подошел к павильону и, обращаясь к спящему, тихим голосом произнес несколько слов. Тот не спешил просыпаться.

На детской площадке за лесенкой стояли три потрепанных зверя на пружинах: панда, коала и красное существо, которое становилось незаметным, если смотреть на него спереди.

Когда я оглянулась на колокол, бездомный уже отошел от башни и привязывал свои пожитки к деревянной тачке, которую накрыл куском светло-синей ткани. Затем навалился всем телом на ручку и повлек поклажу в сторону Даи-Анракудзи. Этот «храм спокойствия» был основан в 1870-х «для упокоения душ» тех, кто расстался с жизнью в Кодэмматё. С 1610-х, когда тюрьма была только построена, до закрытия в 1875-м их набралось десятки тысяч.

Служащий отбросил сигарету и затоптал её. Прислонился к одному из столбов колокольни и закрыл глаза.

Городская тюрьма в Кодэмматё была старше сёгуната Токугава и пережила его

14

15

16

В Эдо были еще два места для публичных казней, у северного и южного выездов из города

17

Публичное наказание в Японии эпохи Токугава, как пишет Дэниел Ботсман в своей книге, было популярным драматическим жанром. «Важнее было создание спектакля, наводящего ужас, а не [причинение] боли отдельно взятому преступнику»

18

В 1876 году, через восемь лет после того, как последний сёгун Токугава покинул город, тюрьма была перенесена на запад, в Итигаю. Но и после того как она прекратила существование, район Кодэмматё слыл нечистым. Сама почва в этом месте считалась зараженной kegare, духовной скверной, источником которой были кровь и преступления

19

Писательница Хасэгава Сигурэ росла неподалеку от района Кодэмматё, где привычными были звуки кузниц, запахи жареных морских моллюсков и масла камелии с маслобоен

20

Мать Хасэгавы уговаривала его пересмотреть решение – ведь с этими землями мы станем богаты! – Но он оставался непреклонным: «Я слышал крики людей, которых здесь пытали. Их пытали без всякой вины. А люди, которых ждала казнь! Одного, я видел, волокли к месту казни за волосы. И он продолжал вырываться. Даже когда ему отрубили голову, руки оставались связанными за спиной, а тело продолжало дергаться. – Мне не нужно ни клочка этой земли».

– Вы пришли, потому что вы христианка? – спросил Накаяма, здешний священник. – Я всегда отличаю христиан, впервые пришедших сюда. Они приносят белые лилии в честь иезуита, которого пытали и казнили в этой тюрьме.

– Я ищу колокола времени.

– Вот как? – Священник оглянулся на башню с колоколом. – Он был в замке Эдо. Но его перенесли в тюрьму, так как звон раздражал сёгуна. Теперь мы звоним в этот колокол накануне Нового года. У него не самый лучший тон. Хотя чем чаще звонишь в колокол, тем лучше он звучит.

Священнику – Накаяма Хироюки – около восьмидесяти лет. В Даи-Анракудзи он живет с тех пор, как ему минуло четырнадцать. Его семья переехала тогда из Киото.

Внутренний двор храма Даи-Анракудзи – водоем, заполняемый приливом; в нем множество предметов, принесенных из других храмов, других мест и других эпох.

Отполированная каменная глыба считалась священной у айнов, коренного населения Японии. Внутри находятся окаменелые останки змеи. Приходящие в храм больные проводят ладонями по ромбовидной голове змеи и по ее чешуе, молясь об исцелении. Окаменелость извилистой формы похожа на плеть. Или же на букву какого-то неизвестного алфавита.

Деревянное изваяние богини литературы и музыки, восьмирукой Бэндзайтэн. У нее эмалевые глаза и лицо, потемневшее от дыма; в конце XIX века ее привезли в Даи-Анракудзи во время реставрации Мэйдзи, когда по всей Японии буддийские храмы подвергались разорению и уничтожались.

– Этой Бэндзайтэн тысяча лет. Она была изготовлена для воинственной жены сёгуна. – Накаяма улыбнулся. – Четыре руки богини недавно отреставрированы, это обошлось в двенадцать миллионов иен за каждую! А когда мастера приступили к работе, голова статуи качнулась. Резчик ее снял и нашел миниатюрную копию «Сутры золотистого света». Когда свиток развернули, он оказался 25-метровой длины. И еще девять сутр обнаружилось внутри Бэндзайтэн. Накаяма поднял большой палец: «Вот такой свиток».

Священная cутра золотистого света названа так по Десятой главе, в которой бодхисатва мечтает о золотом барабане, который «освещает небо подобно диску солнца»

21

Изображение Бэндзайтэн имело собственное небольшое, красное с золотом святилище совсем неподалеку от храма Даи-Анракудзи, напротив места, где казнили осужденных. Оно имело форму лунных ворот; такое святилище – только портал, самого здания как такового нет. Внутри, в темноте, мигали электрические свечи, освещая золотой лист на туфельке богини, её усыпанные блестками одеяния, глаза дракона на ее нагруднике, плод в одной из ее восьми рук. Глаза богини сияют, отражая весь свет, что вокруг нее.