– Сёмка, ты где? Что лошадь не распряг?
Парень оттолкнул девушку, прошёл мимо меня, взглянув без всякого удивления. Неужели заметил меня? Вдруг остановился, оглянулся и ущипнул меня неожиданно, резко и очень больно. Я сдержала крик, быстро скользнула в свою комнату.
Пытаюсь понять, что произошло. Парень не удивился, увидев меня, значит, он знал, что я подсматривала. Почему ущипнул меня? Обидно, больно. Сама виновата – подсматривала. Он не прервал своих движений и не прогнал меня, значит, был не против, чтобы я это видела.
Слышу голоса.
– А где работница? – спросила Олеся.
– В комнату ушла, – ответила Орина.
– Уже переутомилась. Ох, я так и думала, что толку с неё не будет, – вздохнула Ганна.
– Что ж брала тогда? – удивился Семён.
Хлопнула дверь.
– А ты, Маринка, что здесь? – спросила Ганна.
– Меня мамка послала к вам. Сказать, что завтра я с вами картошку поеду копать. В помощь вам отдают, – ответила запыхавшаяся Маринка.
– Ну, вот и хорошо. А на следующей неделе Семёна к вам отправлю помогать, – ответила Ганна. – Садись, отужинай с нами.
– Спасибо, тётя Ганна. Я побегу, я на минуточку зашла, только сказать, – смущённо протараторила Маринка.
– Только сказать! Понятно… – иронично повторил её фразу Семён.
Маринка убежала.
– Чего ты, смущаешь девчонку, Семён. Вишь, аж покраснела вся, – засмеялась Олеся.
– А чего я такого сказал? – хохотнул парень.
– Иди лучше работницу позови ужинать, она уснула, видать, – попросила Ганна.
– А как её зовут? – уточнил сын.
– Сашка, – ответила Ганна.
– Красотка? – спросил Сёмка.
– Какая тебе разница, у тебя свадьба скоро, – оборвала его Ганна.
– Скоро – это не сейчас, – отшутился Семён.
– Ему такие тощие не нравятся! – улыбнулась Олеся.
– Что за разговоры срамные! – рассердилась Ганна. – Иди, разбуди, а то помрёт с голодухи, итак душа непонятно в чём держится. Мама, садитесь ужинать! – позвала Ганна бабушку Ярину.
Я вскакиваю с постели, выхожу из комнаты и сталкиваюсь с Семёном в коридоре, но он прошёл мимо меня, заглянул в мою комнату.
– Просыпайся! Подъём! – кричит в пустую комнату. Проходя мимо, опять щипает меня. Возвращается к столу, говорит семье. – Не просыпается. Крепко спит!
Зачем он врёт? Что за игру он ведёт? Я выхожу к столу.
– О, проснулась, – воскликнул Семён. – Миссия выполнена, матушка!
Олеся и Орина хохочут. Пока мать вытаскивала чугунок из печки, Семён шлёпнул Орину, та взвизгнула.
– Что такое! Чуть чугунок из-за вас не уронила! Ты что невестку обижаешь? – взвилась Ганна.
– Да что ты, мать, я за неё горой! Как брат наказывал! За всеми присматриваю, – положив Орине руку на талию, сказал серьёзно Семён. Рука поползла вниз, Орина уронила ложку.
– Садись за стол, да не опаздывай больше! Дожидаться не будем! – сказала мне Ганна.
На столе сковорода с яичницей вперемешку со шкварками. Сало продолжает шипеть и брызгаться. Ганна нарезает толстыми ломтями свежий хлеб. Я уже год ничего подобного не ела. Как войска прошли и всех кур забрали, нескольких успели попрятать, потом снаряд в сарай попал – ничего не осталось. Я ела как ошалелая, пока не услышала заливистый смех Семёна.
– Да прекрати ржать, как лошадь, – прервала его Ганна, – Видишь, девка оголодала. Пусть поест, а то завтра работать не сможет.
– Она от обжорства завтра работать не сможет, а не от голода, – продолжал хохотать Семён.
2. В окопах
Тишину разорвал звук взрыва. Воздух вокруг наполнялся и наполнялся свистом, грохотом. Казалось, что взорвётся всё пространство от неудержимо разрастающихся звуков.
– В атаку! – прокричал чей-то голос в окопе.
Солдаты с трудом вылезали из глубокого рва. Земля отваливалась кусками из-под сапог, осыпаясь струйками. Сначала на поверхности показывались руки с винтовками, затем из окопа появлялся солдат, медленно подтягиваясь на руках. Никто не торопился.
– В атаку! – опять послышался голос командира уже ближе. – Стах, поторопись, чего расселся? Пока вылезешь, атака закончится.
– Не пойду я никуда, – проорал сквозь звуки взрывов Стах.
– Это саботаж! Я имею право тебя расстрелять по закону военного времени! – орал Стаху в ухо командир, для острастки вытаскивая пистолет из кобуры.
– Ну и стреляй! Всё равно сдыхать! Все здесь помрём скоро! – равнодушно ответил Стах.
– Ты ж вчера воевал, как заправский боец! Я решил тебя к награде представить, а сегодня что с тобой стряслось?
– С пленными вчера говорил. С нашего села они. Их австрияки на прошлой неделе мобилизовали. Они в нас стрелять не захотели. Сдались.
– И чего с того? Хватит болтать! Вылазь из окопа! Атака захлёбывается без меня!
– Сына моего тоже мобилизовали! Я в него стрелять не буду! И тебя не пущу! Пусть захлёбывается грёбаная атака! – Стах схватился за ружьё командира. Они мутузили друг друга в тесном окопе. Движения сковывали земляные стены и ружьё, застревающее поперёк. Из-за ружья и шла драка. Снаряд разорвался рядом. Оглушило, отбросило обоих на дно взрывной волной, припорошило пылью.
Очнулся Стах в наручниках, пристёгнутых к телеге с ранеными. Силился вспомнить, как тут оказался. Огляделся, увидел молоденького парнишку лет пятнадцати, тоже в наручниках.
– Кто такой? – спросил Стах – Чего прикованный?
– Меня Анджей зовут, – сказал парень. – Стрелять отказался. Теперь меня расстреляют, как изменника Родины.
– Что ж отказался-то? – спросил Стах.
– Так вчера пленные рассказали, что батьку моего австрияки мобилизовали. Что же я в родного отца стрелять должен?
– Ты с какого села?
– С Подгайцев. – ответил мальчишка.
– Так соседи мы. Я с Ровенцев. Стахом меня зовут.
– А вас за что?
– Одна беда у нас с тобой. У меня сына австрияки забрали. Я не стал стрелять. Вот заковали, сказали «саботаж».
– Неужто и правда расстреляют? – заволновался Анджей.
– Кто их знает, – тряхнул чубом Стах. – Всё одно погибнем. Какая разница кто стрельнет!
– Отставить разговоры, – сказал подошедший командир. – Встать!
– Да как встать-то, мы же прикованы! – усмехнулся Стах.
– Кононенко! Отцепи их! Отведи в сарай к остальным! – рявкнул командир!
– Там же пленные! – рискнул возразить солдат.
– Спорить будешь? Какая разница! Один чёрт – враги Родины! Веди, не размышляй, не твоё это дело!
– Будет сделано, Ваше благородие!
Стаха и Анджея отвели в тёмный сарай. Сквозь щели проникал тусклый свет. Люди лежали вповалку на сене, сидели, прислонившись к стойлам, лиц не разглядеть, слышно только разноголосый гул. Стах различил и русскую речь, и украинскую, и польскую, и немецкую.
«Вот, все враги стали друзьями по несчастью, – подумал Стах. – Всех перемешала война. Где свои, где чужие? Надо своих поляков найти. Может, с нашего села кто есть».
– Ktojest z Rovants? – спросил по-польски Стах.
– C Рованцев нет, с Подгайцев есть.
– Анджей, гляди, твои соседи.
К Стаху подошёл здоровый бородатый старик.
– Здорово, браток, – хрипло поздоровался богатырь.
– Здорово, батько! – ответил Стах, поднимаясь. – Неужто и стариков теперь на войну берут?
– Молодых полковник Ян Жондковски в свой польский легион забрал по приказу царя Николая, а австриякам только дети да старики достались, когда они Польшу заняли, – рассудительно и подробно объяснил старик.
– Якуб Новак, – старик протянул Стаху руку.
– Стах Завадский, – ответил Стах, пожимая огромную, как лопата, руку Якуба.
– Значит, с Рованцев будешь?
– Я-то с Рованцев. А вот Анджей – с твоего села!
Анджей тоже поднялся.
– Чей сын будешь? – пытался рассмотреть Анджея Якуб.
– Ковальский я, – ответил Анджей.
– Михал Ковальский! Неужто такой взрослый сынок у него уже!
– Михал – батька мой, – подтвердил Анджей.
– Знаю, знаю Михаила! Он с сыном моим дрался каждый божий день, когда пацаном был – разнять не могли.
– А где сейчас ваш сын? – спросил Анджей.
– Без вести пропал. В четырнадцатом в легион Жондковски мобилизовали, а летом пятнадцатого без вести пропал. Но верю, что жив, что доведется нам ещё свидеться, потому и в плен сдался, чтоб с сыном встретится. Я собираюсь сбежать и найти сына. Ни русские, ни немцы, ни австрийцы не желают добра Польше и полякам. Мы должны объединиться, собрать вместе всех поляков и воевать за себя, за Великую Польшу.