Ты возвращаешься к своему стулу, чувствуя, что в горле у тебя застрял какой-то ком. Тебе хочется заговорить. Сказать, что вы вместе уже выпили много кофе с привкусом забвенья, с привкусом презрительной неприязни, с привкусом привычной и вежливой ненависти. Тебе хочется сказать, что на сей раз у кофе впервые этот горький привкус финала. Но ты не в силах выговорить ни одного слова.
Она встает из-за стола. Идет в соседнюю комнату. Медленно одевается, и до твоего слуха доносится звук замкнутого браслета. Она направляется к двери, берет ключи, сумку, карманную книжку, о чем-то задумывается, перед тем как открыть дверь, и возвращается к тебе, чтобы оставить на твоих губах след стылого поцелуя, у которого, хоть и не верится, такой же вкус горького финала, как у кофе.
Любовное свидание в стране, которая воюет
Я честен, и потому мне страшно.
Хосе Марти
Меня распирала радость. Я назначил свидание с женщиной, и наконец-то будет на кого посмотреть, кого приласкать, с кем поговорить. Хоть на время уйдут мысли о смерти, которая стала привычной, каждодневной как наш хлеб насущный. Эта женщина мне нравилась. Понравилась сразу, едва я увидел ее в кафе в Панама-Сити. Она пришла вместе с мужчиной, очень солидным, который передал нам все необходимые инструкции и пароли, чтобы мы сумели добраться до Коста-Рики, оттуда двинуть к северной границе, а там присоединиться к главным силам бригады.
Во время разговора женщина молчала. Даже прощаясь, не произнесла ни единого слова. Крепко пожала руку, и все.
В тот день со мной был Пабло. И оставшись с ним вдвоем, мы тотчас заказали кубалибре.
- Она, смотрю, приглянулась тебе? - спросил он.
- Конечно. А что тут такого? Всегда найдется женщина, которая тебя зацепит.
- Ну-ну! Лучше бы забыть о ней.
- Я же не говорю, что влюбился.
- Ну тогда ладно. А вообще-то выброси ее из головы.
Пабло вскоре погиб, его убили, когда он переходил границу, и я, если честно, был рад, что мне не пришлось это видеть.
Его смерть была страшной, как все смерти. Я узнал о его гибели из сводки о военных событиях, а потом от моего товарища, который рассказал мне подробно, как все произошло.
Колонна Пабло продвинулась на несколько километров от Пеньяс-Бланкас по направлению к Ривасу. Когда начало темнеть, они вдруг увидели заброшенный крестьянский дом и, осмотрев все вокруг, решили в нем заночевать. Единственный, кто по счастливой случайности остался в живых, рассказал, как все было. Командир колонны поставил его караульным возле хижины. Все произошло очень быстро. В доме бойцы нашли немного дров. И вот среди этих поленьев гвардейцы Сомосы сунули "каса-бобос". Кто-то из наших бойцов решил разжечь огонь, и как только поднял полено, взрывом убило сразу всех.
Я не думал о гибели Пабло, когда шел на свидание. Я думал о женщине.
Уже несколько месяцев я не знал, что такое обнять теплое податливое тело женщины, которая спросила бы меня хоть о чем-то или ответила на мои вопросы. Слишком большой срок без того, чтоб одарить кого-то лаской или испытать ее. Как раз столько, сколько нужно, чтобы превратиться в зверя, одичавшего на войне.
Мы располагались в Ривасе и уже третий раз за последние два месяца взяли этот город. Силы неприятеля, похоже, были здорово потрепаны, и мы находились там непродолжительное время перед тем, как двинуться на Белен, где должны были разделиться и одновременно брать Хинотепе и Гранаду.
Она первая заговорила со мной, когда мы стояли в очереди на раздаче патронов.
- Мы знакомы. Ты помнишь?
- Конечно, помню. Могу сказать тебе, сколько ножек у стола в кафе в Панама-Сити.
Она засмеялась.
- Бывает, что память - плохой товарищ. Иногда чем скорее забудешь, тем лучше.
Получив патроны, мы решили посидеть немного в тенечке под раскидистым деревом на площади.
- Наверно, это красивый город, когда тут не воюют. Город, где можно любоваться заходом солнца и чтобы в спину дул ветерок с озера.
- Да, это красивый город. Я родом отсюда.
- У тебя здесь семья?
- Не будем про это говорить.
- Ладно. Не хочешь - не будем. Последний вопрос… А где тот, с кем ты была, когда мы встретились в Панама-Сити?
- Погиб.
Он получил распоряжение продвигаться с бойцами к западу, колонна должна была освободить из клещей противника город Блуфильдс. Силы Эдена Пасторыпошли в наступление с юга, из Сан-Хуана-дель-Норте, ну а ее сердечный приятель за семь лет партизанской войны в этих лесистых местах изучил каждую тропку. В результате трех стычек они заняли Хуигальпу и оттуда стали продвигаться к Раме, где национальная гвардия подстроила им ловушку и заставила отойти к болотам. После нескольких авиационных атак противника его вместе с немногими уцелевшими взяли в плен. С них заживо содрали кожу и убили.
- Жалко, - только и всего, что я смог сказать.
- Мне тоже. Хотя мы уже расстались, - сказала она, медленно выговаривая слова.
- Ты одна?
Она без слов дала понять, что да, и я, погладив ее лицо, закрыл глаза.
Когда я вернулся, солнце палило вовсю, и слава бету, иначе хоть пропадай от москитов.
В этом помещении, сооруженном из оцинкованного железа, гвардейцы Сомосы держали пленников. Теперь оно пригодилось нам для той же самой цели, и легко вообразить, какая там непереносимая духота.
Меня поставили караулить пленного, которого ранним утром должны были судить. Все, что я знал о нем, - это что он "ухо", то есть стукач сомосовских гвардейцев, по его вине погибло много наших бойцов и не один десяток мирных людей, повинных лишь в том, что они проживали в Ривасе. Приставив ружье к каменной ограде, я уселся на гравий. Хотелось пить, и оглядевшись, я вытащил из кармана рубахи бутылку рома.
Бойцам Национального фронта пить спиртное запрещено, то есть формально запрещено, но всегда находился способ раздобыть бутылочку. Хорошая вещь этот никарагуанский ром: крепкий и сладковатый, с терпким привкусом тростника, который долго держится во рту. Мне их ром очень по душе, но совсем не по душе было караулить пленного. В бутылке оставалось немного. Это была плоская бутылка, которую городские в мирное время берут с собой на скачки или в поездки.
До чего все надоело - сторожи этого типа да еще прячь бутылку от чужих глаз.
Усевшись, я подумал, что более всего мне б хотелось сейчас оказаться у себя в Кито, зайти в кафе "Маноло", что у самого начала проспекта Амасонас.
Там было хорошо. Ты мог спокойно занять столик под навесом с рекламой сигарет Camel, спросить виски со льдом и сидеть сколько влезет, листая газеты, или просто глазеть на людей. Иногда к заборчику подойдет знакомый и спросит:
- Ну как? Что делаешь вечером?
- Не знаю. Пока нет планов.
- Вот и ладно. Встретимся сегодня в "Чарпентьере" или попозже в "Полярном медведе"?
- Идет. Так и сделаем.
Отлично готовили в "Чарпентьере", а "Полярный медведь" - это темный подвальчик, который облюбовали певцы и неудачливые тореро. Хорошее было место, сиди себе до рассвета, пока не выпьешь последнюю рюмку канеласо.
Я закурил, и человек за стеной подал голос:
- Может, дашь одну, браток.
Я озлился на этого типа - вот нюх, черт побери. У меня остались считанные, и поди потом найди хоть какие-то. Но я знал, что такое сидеть в заключении и как мучительно там без курева. А кроме того, это последние часы его жизни.
- Бери.
Я просунул ему зажженную сигарету через щель под дверью.
- Спасибо, браток.
- Какой я тебе браток!
- Все мы братья. Каин и Авель тоже были братьями.
- Молчи.
Пленный больше ничего не сказал, и так оно было спокойнее.