Дело в другом.
— Ты был женат? — спросил Роберт.
— Ни разу.
— Тогда откуда тебе знать, в чем дело?
Ну вот… Чувствовал себя Эдди препаршиво. И ведь все из-за жадности. Если бы они с ребятами не отправились за дополнительным уловом, он не повредил бы руку и не встретил Дженну. Не пришлось бы сейчас разговаривать с Робертом.
— Послушай, Розен…
— Зови меня Роберт. Мы, в конце концов, почти братья.
— Как скажешь, Роберт…
— Если не сказать, «половые партнеры». Один мой друг открыл новое значение этого термина. Понимаешь, в чем оно заключается?
— Да. Слушай, Роберт, ты зол, это видно. Но ты должен понять: я не проблема сама по себе. Я только ее симптом. Дженна сильно расстроена и чувствует себя одиноко…
— Окажи услугу: хватит рассказывать мне о моей же супруге, — дрогнувшим голосом произнес Роберт. Он старался сохранять хладнокровие, не делать резких движений. Он боялся выпустить диванные подушки, чтобы Эдди не заметил, как трясутся у него руки. И все же злоба в Роберте брала верх.
— Я, может, покажусь тебе бестактным, да только ты ответь: вы с Дженной недавно встретились или давно милуетесь у меня за спиной?
— Мы всего неделю знакомы.
— Ясно, хорошо. И давай договоримся: мы с Дженной тоже вроде как всего лишь… десять лет знакомы. Поэтому не надо говорить мне о ее проблемах, ладно? Мне о них, наверное, лучше знать!
Эдди, пожав плечами, отвернулся к огню, а Роберт попробовал унять бешеный ритм сердца. Он злился практически против воли. Не хватало еще, чтобы посторонний человек разговаривал с ним так, будто знает Дженну лучше. Уму непостижимо! Последние десять лет Роберт провел рядом с женой, день и ночь они были вместе, и вот какой-то выскочка пытается объяснять Роберту, в чем беда Дженны. Это же неслыханно! Непростительно!
Роберт рывком вскочил с дивана и вышел из дому. Нужно побыть одному, подышать свежим воздухом. Роберт направился к воде. Если он хочет следующие сто восемьдесят девять часов высидеть рядом с Эдди, ему надо успокоиться. И лучше всего поможет прогулка.
Дэвид шел по лесу, стараясь сохранять разум чистым и открытым. Нельзя думать, нельзя ничего оценивать. Мыслей в голове должно быть не больше, чем у листа на ветру. Шаман пребывает в мире, ничему не удивляясь. Вещи для него просто существуют. В том, что с ним вдруг заговорит медведь, странного не больше, чем в том, как падает с дерева сухая ветка. Солнце может взойти и закатиться за горизонт, и взойти снова — и все за пять минут. Дэвиду открывается иная сторона мира. Поражаться здесь нечему.
Впрочем, так просто шаману ничего не откроется. Нужно поститься, позабыв о земной пище и полностью положившись на силу духа. И вот когда в теле не остается ни капли грубой энергии, когда телом движет тонкая сущность шамана, он открывается миру, а мир — если сочтет шамана достойным — ему.
Пост может длиться день или все восемь. Если тонкая сторона мира не открылась на восьмой день, значит, Вселенная сочла шамана недостойным. Порою шаманы продолжают поститься. Им проще уморить себя голодом, чем снести унижение. Иные возвращаются в деревню, притворившись, будто их одарили силой. Таких лжецов духи наказывают, и они доживают свой век в нищете.
Первый пост Дэвида длился именно восемь дней. На шестой день восемнадцатилетний юноша готов был сдаться. Он лежал на земле под жарким солнцем, не в силах пошевельнуться; желудок сводило судорогой. На исходе того дня Дэвид готовился с позором возвратиться к отцу, однако после заката явился дух. Самый сильный дух, чьей мощи жаждет каждый шаман. Куштака.
Два дня они сидели, Дэвид и выдра, глядя друг другу в глаза.