– Маркиз Мендэз Авад aль Бенех аль Шакла Акен де Конн, – вдруг раздался голос позади странного гостя. – Прибыл по приглашению его превосходительства князя Камышева.
Батюшкин вздрогнул, переведя взгляд за спину маркиза, туда, где возвышался человек столь огромного роста, что бедный ключник сам для себя неожиданно воскликнул: «Сильвопле!»
Оба незнакомца переглянулись. Тот, которого так чопорно представили, вытянул вперед трость, бесцеремонно отстранил ею ключника и вошел, бросив по пути:
– Же ву ремерси.
Сопровождавший де Конна втолкнул Батюшкина обратно в проходную, поскольку был так велик и нагружен чемоданами, коробками и свертками, что не мог пройти иначе. Взамен гигант предложил свое искреннее извинение. Старик довольно закряхтел.
– Помню-помню. Вашего приезда ждали с лета-с. Сильвопле!
– Мы задержались у ворот на целый час из-за того, что те были перетянуты цепями, – буркнул маркиз де Конн, – Шарапе пришлось снять их с петель.
Батюшкин в немом восхищении воззрился на гиганта. Между тем маркиз окинул цепким взором залу вестибюля. Бросил взгляд на мозаику, довольно странную тем, что никак не сочеталась с окружающим интерьером. Она распростерлась под его ногами своеобразной вставкой, врезанной в гранитный пол, и изображала свирепого пса, прикованного к цепи.
– Cave canem, – маркиз прочитал вслух надпись под изображением.
– Осторожно, злая собака – так переводится эта надпись с латыни, – вдруг услышал гость и, подняв голову, устремил взгляд на появившегося в дверях господина. – Эта мозаика была сделана две тысячи лет назад и привезена сюда самим князем Камышевым.
Грациозная фигура незнакомца возникла в воздухе будто из ниоткуда, так тонок он был и так темно и пустынно было пространство. Мимолетная улыбка.
– Позвольте представиться, Иван Антонович Наумов, учитель истории.
Маркиз поклонился и, представив себя, выразил сомнение относительно возраста мозаики.
– Позвольте, ваше сиятельство, – только и ответил Иван Антонович. Он воззрился на собеседника, и нечто тревожное проскользнуло в его карих глазах. – Вы сомневаетесь в нашем благодетеле?
Маркиз воткнул кончик трости в нос мозаичного пса.
– Нет, сударь, не сомневаюсь, – громко произнес он, – но прихожу к выводу, что светлейший, пребывая в италийском городе, стал жертвой обычного обмана, купив сию контрабанду с рук торговца подделками.
Наступила неясная пауза, которой и воспользовался ключник Батюшкин, обратившись к маркизу.
– Позвольте мне проводить вас, ваше высокоблагородие.
Гости, учтиво поклонившись, расстались с Иваном Антоновичем. Нагруженный тюками Шарапа тронулся за провожатым. Батюшкин, слегка забегая перед гостями, указывал дорогу, говоря о хозяйстве, прачечных и конюшнях, о вещах прошлых и нынешних. Дорога шла не вглубь усадьбы и не к боковым флигелям, а через внутренний парк, по узкой ясеневой аллее, к отдельно стоящему дому. Там их ждал заброшенный дом, схожий с дворцом, – классическое двухэтажное здание, окруженное чудным пейзажным парком с фонтанами.
– Дом этот кортеж графа Димитрова занимал, отца молодой графини Алены… Оттого мы его «кутежным» называем, – при этих словах старик попытался рассмеяться, но, видимо, иностранцы не понимали смысла каламбура, и он вновь обратился к своему докладу. – Камины на этажах, пять спален, гостиная, библиотека, кабинет, приемная, конюшни…
Гости слушали, не перебивая, чему ключник был очень рад. Через десять минут перед дверями «кутежного» дома, в потемках, он несколько засуетился с ключами, но и на это незнакомцы не обратили внимания. Иные господа бы ворчали и толкали бы его в спину, награждая подзатыльниками. А эти, видно, очень устали. Только после того, как гости вошли в дом, гигант сбросил груз и спросил о дополнительной прислуге для нового обиталища маркиза.
– Нынче праздничная служба Покрова Богородицы проходит… в церкви все… – объяснил Батюшкин отсутствие слуг. – Но опосля обо всем позаботится наш достопочтенный дворецкий, он же и надзиратель Дома, господин Бакхманн.
Батюшкин согнулся в поклоне и спиной попятился к дверям:
– Я о свечах, дровах и ужине тотчас распоряжусь. Наш истопник Лука Супонин, Гавран, все ваши камины сейчас же разогреет! Даже не утруждайте себя беспокойствами. Все будет в лучшем виде, ваше высокоблагородие.
– Идите! – ответил гигант и закрыл за ключником дверь.
Маркиз подождал, пока шаги во дворе стихнут.
– Шарапа, подайте-ка мне карту, – слуга схватил длинную трубку, обитую кожей и серебром, отрыл замыкавшую ее крышку и ловко выудил свернутый пергамент. – Вот здесь по полу разверните-ка.
Одним движением сверток раскинулся по циновкам. Маркиз недолго осматривал карту, после чего хмыкнул, ткнул тростью в правый верхний угол и произнес:
– Мы вот здесь, – конец трости скользнул вниз, к центру карты. – Склеп семьи князя Камышева расположен у старого погоста за нашим дворцом, новое кладбище – у деревни Лупки.
Шарапа кивнул головой. Из его груди вырвалось странное рычание – глухое, словно урчание большой и сильной кошки. Де Конн улыбнулся.
– Подождем остальных, а пока моей задачей будет наведение порядка в хозяйстве князя.
Глава 4. Сон
– Спокойной ноченьки, барыня, – Ксюша, сенная девка, притворила дверь в покои молодой графини Алены.
Хозяйке Дома часто снились кошмары, так что дверь в спальню не запирали, а на ночном столике всегда горела свеча. Ксюша спала на коврике за дверями и была обязана менять ее каждые два часа, а если слышала крики, ей вменялось в обязанность немедля звать врача.
Алена закрыла глаза, чуть поерзала, устроилась поудобнее и прислушалась. Какая-то странная, звонкая тишина. Каждая капля, упавшая в никуда, возвращала звенящее эхо. Капля? Не сон ли это? Алена на цыпочках кралась по еле выступавшему бордюру вдоль незнакомой стены – везде вода, девушка боялась оступиться. Где она? Карцер в подвале? Алена знала это место только по слухам и рассказам тех, кто был наказан Камышихой. Но вдруг из мрака бесшумно выступила фигура, невысокая, знакомая, покрытая монашеским балахоном. «Папенька?» Тот не ответил, но протянул ей руку. Зовет, манит девушку к себе. Ступает по воде, будто нет в ней глубины. Алена боялась отца, хоть и умершего. Противиться не решалась. Наконец, ступила в воду и… действительно неглубоко. Сделала несколько шагов к ночному гостю, но вдруг оказалась на поверхности льда. Замерла, посмотрела под ноги. Еще шаг, но лед становился невыносимо холодным – до такой степени, что войлочные подметки тапочек прилипли к нему. Алена обратила вопросительный взгляд к «монаху». Из-под капюшона виднелись острый подбородок и полные губы. Мертвенно-белые незрячие глаза, казалось, впились в самую душу девушки.
– Кто вы?! – вскрикнула Алена, но не успела сделать и шагу назад. Лед расплавился под ногами, словно масло под струей горячей воды, и она начала проваливаться, тщетно пытаясь ухватиться за тающую кромку льда. Страх сжал горло под самым языком. Она лишь открыла рот, чтобы крикнуть и… проснулась… вспотевшая… вскочила с постели. Зябко. Свеча потухла. Темно.
– Ксюшка! – позвала Алена.
Никто не отвечал. Девка, видимо, крепко заснула, хотя коврик из конного волоса, грубый и шершавый, специально был изготовлен для того, чтобы та не могла уйти в слишком глубокий сон. Пришлось пройти к дверям. На ощупь. Босиком. Какой холодный пол. Разве перед ее кроватью не должна лежать шкура медведя? Шкаф. Столик с бронзовым купидоном. Вот и дверь. Нащупала ручку, нажала. Дверь поддалась, девушка облегченно вздохнула и уже собралась было позвать Ксюшу, но дверь сама резко распахнулась. Алена лицом к лицу столкнулась со своим ночным кошмаром. Жутким монахом. Тот, казалось, парил в воздухе, возвышаясь над ней. Слепой взгляд. Молчание.