– Великий Путник, – на языке, который могла понять только растущая фигура, промолвил шаман, – я освящаю твой путь, будь моими глазами, следуй за ними.
Он распахнул глаза, вглядываясь туда, где дымилась пылью пустыня, потревоженная уносившимися в экипаже гостями. Птица, великая и зловещая, соскользнула с арки и распрямила крылья, бросив непроницаемую тень над пустыней. В несколько взмахов она набрала высоту и пустилась в ту сторону, где исчезли беглецы.
Путь их лежал по берегу океана, вдоль мыса с крутым обрывом. Изможденная жарой и безводной пустыней четверка лошадей тянула экипаж с тремя седоками и провизией на три дня, следуя линии крутого побережья. Мальчик не просыпался.
– Может, он того, – сказал мичман, сидя на облучке, – опоен.
– Был бы опоен, от него несло бы вином или еще чем, – проворчал Подольский, похлопывая спящего по щекам сухими ладонями.
– Не, то, чем они дурманят, запаха не имеет. Отвар такой у них есть из всяких листьев, смешное такое название имеет…
– Вы это видели? – вдруг крикнул лейтенант – Оглянитесь!
Мичман оглянулся, все еще вспоминая название отвара.
– То ли маяска, то ли ваяска… О боже! – еще мгновение, мичман махнул арапником и, дико вскрикнув, тряхнул поводьями. – А ну, милые, поторопись!
Лошади рванулись вперед, повозка колыхнулась, ударилась о булыжники, подскочила и, жестоко сотрясаясь, понеслась. Подольский, еле удерживаясь в кресле, снова оглянулся. Это не мираж! За ними, почти прижавшись к земле, плавно летело нечто колоссальное, черное и бесшумное: птица с размахом крыльев более чем в три сажени. Солнечный зной и восходящие струи горячего воздуха искажали видимый силуэт, придавая ему уродливо-громадные формы.
– Что это?!! – крикнул Подольский.
– Местные ее Великим Путником называют! Но, по мне, это истинный демон!
Слегка шевельнув крыльями, птица взвилась вверх и, казалось, нависла над повозкой, сужая круги. Неведомый ранее страх объял закаленных моряков. Лейтенант достал пистолет. Даже в таком трясущемся экипаже прицелиться в гигантскую мишень не составляло труда. Прогремел выстрел. Птица метнулась в сторону, к океану – вниз, под клифы.
– Стой! – крикнул Подольский Каморкину.
– Да вы с ума сошли?! – тот остервенело бил кнутом замученных коней.
– Делайте, что говорю!
Лошади замедлили бег. Подольский приподнялся. Повозка катилась над самым обрывом, внизу безумно гремел океан. Он вытянул шею, надеясь увидеть там, внизу, на камнях, распростертое тело демонического существа.
– Ну как, видно что-нибудь?
Мичман крутил головой:
– А может…
Тут он в ужасе замер. За спиной Подольского мелькнула черная тень. Распахнутыми крыльями она затеняла всю повозку. Секунда – старик успел только крикнуть «Пригнитесь!» – как сокрушительный удар вырвал лейтенанта из кибитки. Подольский слетел с обрыва, сопровождаемый торжествующим криком черной птицы. Кони взвились и понесли. Мичман не мог больше удерживаться на подскакивающем облучке: его стряхнуло прочь, в пыль песчаной пустыни. Он еле встал после падения: был жив, но повозка унеслась уже слишком далеко. Над ней неподвижно нависала тень Великого Путника.
– Вот бестия! – прохрипел старик. – Говорил же ему, хампика ждать надо!
Через несколько миль птица опустилась на землю. Полупустой экипаж приближался к местному селению. Тварь прыжками проскакала по раскаленной пыли, отбрасывая камни, кости и черепа, усеивавшие мертвую равнину. Когтистые лапы ее украшали золотые браслеты, испещренные неизвестными знаками. Она воткнула клюв в свое левое крыло, и на землю упала дымящаяся кровью дробь. Птица вздохнула, устремив взгляд на исчезающий шлейф пыли. Заходящий солнечный диск отражался в ее зеленых зрачках.
Часть 1. Пансион
Глава 1. Год 1811, Санкт-Петербург
Конец сентября. Падающие осенние листья в ярких, прощающихся с теплом лучах искрились, как разноцветные конфетти. Солнце уже не грело, но, зажигая листву золотистым пламенем, веселилось, словно на последнем пиру своей в очередной раз умирающей молодости. По чуть подмерзшей дороге, минуя Волково кладбище с чахлой деревянной церковью, по направлению в Санкт-Петербург тащился крытый экипаж. Пассажир, маркиз де Конн, дремал, закутавшись в меховую шубу. На облучке громоздился огромного роста кучер. Дорога проходила по тихому, редко усеянному деревцами полю, граничившему со старинным петербургским кладбищем. Сброшенная листва горела под копытами четверки лошадей, с шорохом стелилась по дороге и неслась вдогонку.
Но вдруг колеса заскрежетали, повозку дернуло, будто сорвало с оси. Кучер выкрикнул «Разбойники!» и изо всех сил принялся хлестать кнутом лошадей. Пассажир выскользнул из-под шубы, выскочил из повозки, которую вмиг окружили дюжины две мужиков в грязных поддевках, прикрытых залатанными чуйками и армяками. В мгновение ока в руках маркиза сверкнули широкий клинок сабли и дага. Не сделав и шага, он полоснул лезвием первого из нападавших. Тот застонал и обмяк. Второй удар пришелся поперек горла его приятелю. Третий угодил в глаз низенькому старику с вилами. Хрип – и струя крови залила грязную кумачовую рубаху. Следующий, пытавшийся сделать выпад длинным шестом, был остановлен ударом ноги чуть повыше живота. Треснули, ломаясь, ребра: сапоги оборонявшегося оказались с металлической оковкой.
– Шарапа! – крикнул маркиз кучеру. – Ни в коем случае не слезайте с козел, а то все потеряем!
Хлыст Шарапы со свистом и щелчками прохаживался по физиономиям мужиков, облепивших повозку. Нападавшие, к счастью, оказались толпой бородатых оборванцев-лапотников, не знавших ничего о хорошем абордажном бое. Рука очередного разбойника упала под колесо, отрубленная вместе с увесистой дубиной. Раздался жалостный вопль.
– Господа! – крикнул маркиз. – Если не отступите, начну рубить головы.
Это был немолодой, но широкий в плечах человек. Он говорил, слегка шипя на букве «с», хотя остальные звуки произносил ясно и четко. Маркиз прижался спиной к двери экипажа, быстро наносил удары клинком, защищаясь дагой. Истошные крики товарищей остудили пыл нападавших. Они расступились, но не затем, чтобы позволить путникам уехать. Передышка была недолгой. Из толпы разбойников вперед выдвинулся высокий рыжий мужик со всклокоченной бородой, серыми, как сталь, глазами, в старой, но еще приличной шинели, с мушкетом в руке. По выправке он походил на карабинера. Путники поняли, что тот умел пользоваться оружием.
– Ваш благородь, – громко произнес рослый разбойник, – нам тока деньги нужны, и усе. Ни повозка ваша, ни провизия, ни одежда. Отдайте деньги, ради бога, а то порешим.
Мужики плотнее сошлись вокруг повозки. Предложение стоило принять. Хозяин экипажа вздохнул, приоткрыл дверцу, вытянул из-под сидения тяжелый бумажник в серебряной оправе и бросил в ноги разбойника.
– Я маркиз Авад де Конн, – произнес он, – клятвенно обещаю, что найду вас и поставлю на колени!
– Маркиз значиться? – зло усмехнулся рыжий мужик. – Тогда и перстенек тоже снимите-с, сильвопле.
Единственный перстень, обозначавший больше фамильную принадлежность к королевской семье, нежели богатство, сидел на мизинце правой руки поверх перчатки маркиза. Тот лишь повел бровями. Неподвижное лицо его не выразило ни злобы, ни досады. Лишь желваки проступили из-под темных скул, да глаза неприятно сузились. Перстень перешел в руки «карабинера» и, как бы это ни показалось странным, тот слово сдержал. Повозку с путешественниками отпустили.
– Я найду его, – процедил сквозь сжатые зубы маркиз де Конн, когда толпа нападавших растворилась за изгородью кладбища. – Найду и руки отрублю. По самые плечи.