Владику с Верой хорошо. Она очень спокойная, с мягким характером, у нее милое доброе округлое лицо, большие детские глаза и статная фигура.
Но вскоре Вера уедет в Горький. Ей и хотелось, и не хотелось уезжать. Там ее ожидает жених, друг детства, надежный, положительный юноша, которому Вера обещала свою руку. А в Самаре оставалась новая привязанность – ленинградец Владик, художник, так живо и интересно описывающий чудеса Северной Пальмиры.
Но Бог ее хранил, что испытала бы она, оставшись с Владиславом…
Навсегда они распрощались около ее дома.
Стоит уже осень, и Владислав в тон времени года одет в желто-коричневые тона. На нем рыжеватая меховая пушистая кепка, кожаная куртка, коричневые брюки, краги и ботинки – шикарный столичный пижон.
Осень, осень…
Он уходит по дощатому тротуару, не оглядываясь, а девушка, стоя на крыльце, все глядит и глядит ему вослед.
Прощай дорогая, милая Вера, думает Владислав, прощай навсегда, нам уже никогда не выпадет счастье встретиться вновь.
Больше ни весточки, ни слова, одни лишь воспоминания.
Жизнь, тем не менее, продолжается, кругом совершаются всякие события вполне соответствующие духу времени.
Щеголев случайно познакомился с молодежью из круга «сменовеховцев», которых тоже выкатили из столичных городов в Самару. «Сменовеховцы» – это белые и не белые эмигранты, бежавшие заграницу от русской революции. Одумавшись, да к тому же частенько не имея средств к существованию, они поспешно стали менять вехи и принципы: от оголтелой враждебности к новой власти, до полного ее понимания, все более убеждаясь, что на чужбине не сладко и без родины горько. Подробностей о России они не знали, питались слухами и надеялись на помилование.
Возглавлял кампанию по смене вех писатель и граф Алексей Толстой. Он являлся посредником между советскими органами и зарубежными соотечественниками.
Конечно, «органы» сулили полное прощение ренегату, а еще и особняк, дачу и золотые горы. Еще бы, перед ними юлил настоящий граф, талантливый, видный писатель, и они зарились переманить его на свою сторону. А Сталин, наверное, рассчитывал использовать его в качестве придворного биографа. Эмигранты, завороженные лживыми посулами, опрометчиво сорвались с насиженных мест и двинулись на родину.
Сначала в Советской России они жили тихо и мирно, осваиваясь в новых условиях, а через некоторое время, когда в ГПУ стали иссякать клиенты для тюрем и лагерей, их всех разом и запросто посадили. Позже часть из них выпустили, взяв подписку об осведомительской работе, других, более строптивых, выслали из столиц. В общем, обошлись с ними куда хуже, чем обходились иностранные власти. Эмигранты попали на подозрение как возможные шпионы, диверсанты, потенциальные враги, завербованные империалистическими разведками.
Сменовеховцы ударились в панику и горько сожалели, что вернулись в «горячие объятия матери-родины». Им действительно стало горячо на родной земле. А сам бывший граф в это время благоденствовал в своем особняке, позванивая закадычному дружку Ягоде в стальной бункер НКВД:
– Ах, дорогой Генрих, сегодня я видел тебя во сне. Будто Меншикова сместили, а тебя назначили сподвижником Петра Алексеича…
– Скажи, о летописец, а под сподвижников тоже подкапывались царедворцы?!
– Гм, гм…
Советскому графу стало совсем не по себе когда «царедворцы» подкопались и под милого дружка, и быстренько его изничтожили. Писатель понял, что спокойнее находиться подальше от своры грызущихся псов и целиком посвятить себя более безопасному Петру Алексеевичу. Над покойным императором можно было самому поиздеваться, перекрашивая жестокого самодержца в передового демократа, пекущегося о благе смердов. На это его благословил сам Иосиф Виссарионович, которого начали сравнивать с великим преобразователем Петром I. Поэтому стало необходимо трансформировать крутого деспота Петра Алексеевича в любимого отца народов. Теперь, сквозь века, оба благодетеля, безо всякого неудобства, могли протянуть друг другу руки, правда, перепачканные по локоть чем-то красным.
Но все же необходимо признать многогранный талант и диапазон конъюнктурного писателя – его героями были и марсианская Аэлита, и великий царь, и «думающий» большевик Телегин, и «сочувствующий» белогвардеец Рощин. Отличился Толстой Третий и в фальсификации, написав явно заказные дневники Анны Вырубовой, в которых он попрактиковался в лживом жизнеописании царствующих особ.
Но все же главное место в творчестве красного графа, по мнению Щеголева, занимает острое сатирическое произведение «Приключение Буратино», каким-то непостижимым образом, пропущенное цензурой, раскрывшее всю крамольную сущность пролетарского аристократа. Вот краткое изложение этого сочинения в версии Щеголева:
«Жило-было полено, то есть печная чурка. Как-то, при неизвестных обстоятельства, его взял в руки папа Карло Марло и из неотесанной стоеросовой дубины выстругал человечка, неказистого, с большим носом и с деревянными мозгами. Но хитрого и бойкого, что сразу и проявилось в случае с подлой продажей основополагающей Азбуки. Одним словом, законченного образования бывшему полену получить не удалось.
Папа Карло выпестовал уродца, одел, обул, показал, нарисованный на стене вечно горящий огонь свободы и котел с дармовой похлебкой, которой может хватить для всех бедных людей. Но деревянный человечек не удовлетворился одним созерцанием мифических благ, а стал действовать. Убедив в необходимости сотрудничества для поисков бесплатного пропитания подвернувшихся паяцев из заезжей труппы марионеток, которой управлял некий бородатый Хозяин, он организовал в этом Театре Жизни мобильную боевую группу.
Надо сказать, что и сам Хозяин, был не лыком шит, и стремился к абсолютному господству в отдельно взятом общегосударственном «театре» и предпринимал действия для полного захвата власти. Чурка, пытаясь перехватить инициативу, проник на тайное совещание Хозяина со своим подручным, имеющим отнюдь не народную фамилию, и узнал, что все дело заключается в золотом ключе, открывающим двери ко всем сказочным богатствам. Естественно, бедный Карло Марло был тут же забыт – неродной и неблагодарный сын только прикрывался его именем в случае опасности.
С помощью сложных, авантюрных действий, включающих в себя разорение меценатствующего трактирщика, победу над противоборствующей группировкой Плешивой Лисы и Мартовского Кота, сопротивление полиции, побег от королевских наймитов с помощью подсадной утки, прямой обман политических пресмыкающихся, несгибаемый борец все-таки прищемил Хозяину бороду и заставил его уйти на покой. А его приспешника, дружившего с кровососущими созданиями, кардинально отстранил от решения любых вопросов, выслав за границу.
Справившись с противниками и «попутчиками» и получив золотой ключ, блудный сын вернулся под кров своего отца – Карло. Но временно, только чтобы воспользоваться потаенной дверцей, которая вела к марионеточному счастью. В итоге, Деревянный Человечек восторжествовал, создав для своей труппы элитные условия и получив в безраздельное управление собственный «театр»».
Этот скрытый смысл остается на совести Щеголева, он никому не рассказал о своем новом прочтении философского сочинения графа, заслуженно носящего великую фамилию – Толстой…
Подобно «сменовеховцам», не менее трагическую историю, пережили и бывшие работники КВЖД, вернувшимися из-за границы в Россию. Но их возвращение совершилось не в силу смены принципов, а вследствие продажи старой русской концессии в Китае – железной дороги японцам, хозяйничавшим на севере китайской территории как у себя дома. Торги длились много месяцев и покупатели не брезговали никакими средствами и провокациями, чтобы заполучить дорогу подешевле. Русские назначили цену в двадцать миллионов долларов за все хозяйство и подвижной состав, а японцы – пять миллионов. Сошлись «посредине» на сумме в десять миллионов. Часть русских сотрудников дороги осталась в Китае, а другие, обманутые пустыми обещаниями, вернулись на старую родину. Реэмигрантов поселили в окраинных городах, не пустив в столицы. Там они кое-как перебивались, живя на частных квартирах, так как казенных им не дали. Власти строили главным образом фабрики и заводы, а жилье возводили в минимальном количестве и только для рабочих этих же предприятий.