Центристские политики Европы обязались дать «больше Европы» и «подписались» под стратегией действий, слишком быстрых для снятия опасений в отдельных странах, но слишком медленных для создания поистине общеевропейского политического сообщества. Они чересчур долго держались за некий промежуточный путь, шаткий и переполненный противоречиями. Цепляясь за то видение Европы, которое оказалось несостоятельным, центристские элиты Европы поставили под угрозу саму идею общеевропейского единства.
Краткосрочные и долгосрочные пути выхода из европейского кризиса нетрудно рассмотреть в их общих чертах. Они обсуждаются ниже. В конечном итоге Европа сталкивается с тем же выбором, с каким она сталкивается всегда: она либо займется наконец политическим союзом, либо ослабит существующий экономический союз. Но неумелые попытки преодоления кризиса весьма затруднили понимание того, как итоговый результат может быть получен полюбовно и с минимальным экономическим и политическим уроном для стран – членов ЕС.
Увлечения и поветрия в развивающихся странах
Два последних десятилетия оказались благоприятными для развивающихся стран. США и Европу качало от финансового кризиса, жесткой экономии и популистской негативной реакции. А тем временем развивающиеся страны во главе с Китаем и Индией добились исторически беспрецедентных темпов экономического роста и снижения уровня бедности. Причем на этот раз Латинская Америка, Черная Африка и Южная Азия смогли присоединиться к Восточной Азии. Но даже в разгар «раскрутки» формирующихся рынков (emerging-markets)15можно было различить две темные тучки.
Во-первых, сможет ли нынешняя когорта стран с низкими доходами воспроизвести тот путь индустриализации, который принес быстрый экономический прогресс Европе, Америке и Восточной Азии? Во-вторых, смогут ли они разработать современные либерально-демократические институты, приобретенные нынешними развитыми странами в предыдущем столетии? Мне представляется, что ответы на оба эти вопроса могут оказаться отрицательными.
С точки зрения политики беспокоит то, что создание и поддержание либеральных демократических режимов требует весьма конкретных предпосылок. Ключевая трудность такова: получатели выгод либеральной демократии обычно не располагают перевесом ни в численности, ни в ресурсах, что вовсе не так в случае электоральной демократии и диктатуры. Пожалуй, не следует удивляться, что даже развитые страны в наши дни сталкиваются с трудностями при соблюдении принципов либеральной демократии. В странах без долгих и глубоких либеральных традиций сползание в авторитаризм – естественная тенденция. Этот факт связан c отрицательными последствиями не только для политического, но и для экономического развития.
Непростая проблема роста экономики дополняет проблему демократии. Одно из важнейших экономических явлений нашего времени – процесс, который я назвал «преждевременной деиндустриализацией»16. Отчасти вследствие автоматизации серийной промышленности, отчасти вследствие глобализации ныне в странах с низкими доходами запас возможностей индустриализации истощается куда быстрее, чем истощили его их предшественники в Восточной Азии. Это было бы не трагично, если бы серийное производство не было традиционным мощным мотором роста (по причинам, которые я обсуждаю ниже).
Взгляд в прошлое позволяет понять, что на самом деле для большей части формирующихся рынков нет одинаковой истории экономического роста. В отличие от Китая, Вьетнама, Южной Кореи, Тайваня и еще нескольких примеров «экономических чудес», полученных за счет серийного производства, недавняя когорта «чемпионов» по росту экономики не создала большого числа современных экспортных отраслей. Чуть коснувшись вопроса, убеждаешься в том, что высокие темпы роста обусловлены не производственной трансформацией, а внутренним спросом, который, в свой черед, питают временные бумы сырьевых цен и зашкаливающие уровни государственных или (чаще) частных заимствований. Да, на формирующихся рынках полно компаний мирового уровня, а рост рядов среднего класса очевиден. Но лишь крошечная доля трудовых ресурсов этих стран занята на производительных предприятиях, а все остальное забирает непроизводительный неформальный сектор.
Обречена ли либеральная демократия в развивающихся странах? Или, быть может, ее можно спасти приданием ей форм, отличных от тех, которые она приняла в сегодняшних развитых странах? Какие модели роста доступны развивающимся странам, если индустриализация исчерпала запас сил? Каковы последствия преждевременной деиндустриализации для рынков труда и социального единения общества? Для преодоления этих грядущих проблем, неизведанных и непростых, развивающимся странам нужны будут свежие творческие подходы, соединяющие силы частного сектора и государства.
Торговому фундаментализму – не время
Одна из ключевых проблем нашей эпохи состоит в том, чтобы «поддержать открытую и расширяющуюся систему международной торговли». К сожалению, «либеральные принципы» системы мировой торговли «подвергаются растущей критике». «Протекционизм чрезвычайно распространился». «Велика опасность того, что вся система разрушится… или резко сожмется, повторяя мрачные 1930‐е гг.».
Извинительно было бы думать, что эти строки извлечены из недавних выпусков экономических и финансовых СМИ – из выплеска эмоций насчет нынешней негативной реакции на глобализацию. На самом деле их написали 36 лет назад, в 1981 г.17
Тогдашнюю проблему составляла стагфляция в развитых странах. И в ту пору не Китай, а Япония была «торговым страшилищем», которое шествовало по рынкам планеты – и подминало их. США и Европа ответили возведением торговых барьеров и введением «добровольных экспортных ограничений» на японские автомобили и сталь. Разговоров о ползучем «новом протекционизме» было полно.
Последующие события раз за разом опровергали подобный пессимизм насчет режима торговли. Глобальная торговля, вовсе не сократившись, резко увеличилась в 1990‐х и 2000‐х гг. К этому привели создание Всемирной торговой организации, расцвет двусторонних и региональных торгово-инвестиционных соглашений, а также подъем Китая. Был начат новый век глобализации (по сути, более напоминающей гиперглобализацию).
Если оглянуться, «новый протекционизм» 1980‐х гг. не был радикальным разрывом с прошлым. В большей мере он был примером сохранения режима, а не его разрушения, как написал политолог Джон Рагги. Тогдашние «специальные меры защиты от импорта» и «добровольные» экспортные ограничения (ДЭО) были внесистемными (ad hoc). Однако они были необходимыми откликами на распределительные проблемы и сложности приспособления, поставленные появлением новых торговых отношений18.
Те экономисты и специалисты по международной торговле, которые кричали в то время: «Волк!» – ошибались. Если бы правительства прислушались к их советам и не ответили на запросы своих избирателей, ситуация, возможно, усугубилась бы. То, что современникам виделось подобием губительного протекционизма, фактически было способом выпуска пара во избежание излишнего роста политического давления.
Не аналогична ли обеспокоенность наблюдателей сегодняшней негативной реакцией на глобализацию? Международный валютный фонд (наряду с прочими) недавно предупредил, что медленный экономический рост и популизм могут привести к вспышке протекционизма. «Жизненно важно защитить перспективы растущей торговой интеграции» (согласно главному экономисту МВФ Морису Обстфельду)19.