Бебе было весело в ту ночь – она веселилась больше, чем обычно. То ли вино так подействовало на нее, то ли вечер в самом деле был необыкновенным. Казалось, будто это последний вечер, который им дано было вот так провести вместе. Глядя на вырез Бебиного платья, Власис угадывал под ним свою любимую родинку, похожую на цветок, засушенный в старинной книге. А пластинка все играла:
Внезапно поднялся ветер. Шаль на плечах Бебы развевалась, белый пиджак Спироса, казалось, готов был сорваться и улететь. Лицо Васоса вовсе пропало в темноте, виднелись лишь глаза да окружавшие его глубокие морщины. Даже маленькая «Шкода», стоявшая в переулке, была похожа на детскую игрушку, уже сломанную, но еще чудом державшуюся на своих четырех колесах…
Глава 2. Поездка в провинцию
Вечерами Беба Тандис, сидя за столом и поставив ноги на коврик, погружалась в расчеты. Приближалась зима, а они еще и драхмы не выручили. То клиенты под разными предлогами задерживали платежи, то поставщики отказывались снабжать мастерскую.
Беба закрывала книги и закуривала. Облокотившись на руку, она снова и снова пыталась найти выход. Похоже, не оставалось ничего иного, как самим ехать и разбираться со всеми на месте. Потому что – объясняла она Власису – переписка и звонки это одно, а непосредственный деловой разговор – совсем другое. Тогда им уже не отвертеться. И поскольку ей как женщине будет трудно справиться одной, ехать надо вместе. Надежным клиентам они дадут новые кредиты, а на тех, кто увиливает и не платит, подадут в суд. Сейчас, когда их маленькому кораблю грозила опасность, Беба забыла об остальных проблемах. «А мастерская, что будет с мастерской?» – волновался Власис. На это у Бебы уже был готов ответ: в мастерской останутся Рахутис и Малакатес. Это самые подходящие люди, работать они умеют, к тому же друзья.
Все было оформлено в мгновение ока. Васос расположился за письменным столом, Спирос взял на себя все хлопоты, сделки с заводами и банками. Перечислили еще раз основные обязанности, передали расчетные книги, деньги. Беба взяла только ключи от сейфа, где хранились акции, рубиновая брошь и жемчужное колье. В пятницу после обеда Беба съездила на «Шкоде» на техосмотр, а в субботу утром супруги двинулись в путь. «Могли бы и другой день выбрать», – ворчал Васос. «Как же мы поедем в "Мариду" без Тандисов? Что о нас люди скажут?» – вторил ему Спирос. И все время, пока Беба заводила машину и выезжала на улицу, Власис, сидевший рядом с ней с плащом на руке, молча глядел на мастерскую, мелькавшую в зеркальце.
Там свисали с потолка бесчисленные люстры: бронзовые каркасы с дешевой позолотой, «оплывшие» свечи, покрытый еле заметными трещинами хрусталь, лопнувший еще при получении, а уж потом помутневший от времени и пыли, бра под ампир, настольные лампы в стиле какого – то Людовика, торшеры «а – ля Мария – Антуанетта» со штампованными узорами на абажурах из пропитанной парафином бумаги «под папирус». Одного за другим он вспоминал клиентов, бравших весь этот стеклянный хлам. Векселя, рассрочки, морщины, седина…
А в глубине мастерской он мысленно видел склоненного над счетами Васоса. В очках, съехавших на кончик носа, он казался доисторической черепахой, с любопытством высунувшей голову из панциря, чтобы поглазеть на мир. Рядом с Васосом стоял Спирос и, слюнявя палец, пересчитывал деньги в пачке. Власис представил себе, как он выглядел в Корее – в берете набекрень и заношенной гимнастерке десантника. Затем вдруг он явственно увидел, как Спирос на корабле возвращается домой – небритый, с поднятым воротником и потухшей сигаретой во рту. Сердце Власиса сжалось – ему стало жаль своих одиноких друзей, махавших им вслед. В зеркальце «Шкоды» они становились все меньше и меньше, пока не скрылись за поворотом.
В субботу в Ламии к полудню супруги Тандис уже справились с основными делами, а мелкие перенесли на понедельник. В воскресенье знакомились с городом. Осмотрели памятник Дьякосу7, пообедали в ресторане «Елисейские поля» на площади Элефтериас…
После обеда гуляли в парке. Вокруг скульптуры эвзона8 играли дети, отчаянно крича. Их матери чинно сидели на лавочках, вязали и с гордостью смотрели на детей. Вечером супруги пошли в кино, и когда уже совсем поздно вернулись в гостиницу, в номере наступило гнетущее молчание. В понедельник утром маленькая «Шкода» выехала в Фессалию.
В полдень по центральной площади Ларисы, фессалийской столицы, сновали одуревшие от зноя люди. Под козырьками магазинов у дверей торчали приказчики, глазея на проходящих девушек. Жевали резинку, не вынимая рук из карманов. Хозяева же будто сквозь землю провалились. Супруги Тандис находили их в кофейнях – многие резались в карты, не выпускали изо рта потухших окурков. На Бебу они глядели, как на мираж, – и продолжали игру. Но Беба не сдавалась, и под ее упрямым натиском они начинали ныть и жаловаться на трудности, указывали на своих бесчисленных ребятишек, уверяли, что их жены не могут купить лишнего платья. Власис отступал. Но Беба размахивала перед носом торговцев их собственными расписками и быстро прибирала их к рукам. Эти же самые люди, объясняла она Власису, без зазрения совести спускают в тавернах с девицами по пятьсот драхм за вечер. «Их не жалеть надо, давить», – говорила Беба. А одному оптовому торговцу стеклом по имени Сакалис она даже устроила через адвоката целый скандал. Не успел адвокат положить телефонную трубку, как Сакалис примчался с деньгами и дорогим подарком. Расстались лучшими друзьями.
По вечерам Лариса как бы уменьшалась в размерах. Город был сдавлен густым мраком, сквозь который даже электрические огни прорывались с трудом. В это время бар в гостинице наполнялся коммерсантами, высокопоставленными чиновниками и владельцами предприятий. Они полукругом усаживались перед телевизором – неуклюжие, с гладкими затылками, – а над ними под потолком мерно гудели вентиляторы. Изредка кто – нибудь из них открывал записную книжку, шел звонить по телефону и опять садился к телевизору. Около десяти часов бар пустел. Было слышно, как одна за другой запирались двери номеров, как кто – то из запоздалых постояльцев вызывал лифт, а затем доносился ровный шум поднимающейся кабины. Ковры в коридорах заглушали шаги. Гостиница погружалась в глубокий сон. Лишь из номера Тандисов бессонной полоской струился свет.
Лежа на боку, свесив руку с постели, Беба просматривала журналы. Глаза слипались; она закрывала их на секунду, а затем раскрывала опять, чтобы перевернуть страницу. Рядом лежал Власис с раскрытой книгой в руках. У него в чемодане их было несколько: «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо» – все знакомые и любимые. Потом Беба бросала журнал и выключала свет. Власис продолжал лежать с книгой на груди.
В темноте тело жены, накрывшейся простыней с головой, напоминало ему африканские песчаные барханы; жалюзи на окне напоминали морские волны, а неоновая реклама у входа в отель – маяк, мигающий на мысе. Власису вдруг показалось, что он потерпел кораблекрушение и его выбросило на неизвестный остров. Когда он стал искать дорогу вглубь острова, за одним из холмов внезапно появилась огромная финиковая пальма, по которой лазили две обезьянки: одна толстая с одышкой, другая – юркая и худая, но как будто хромая на одну ногу. Они быстро забрались на верхушку и уставились на него. Лишь теперь Власис понял, что это Рахутис и Малакатес; обезьянки гримасничали и делали какие–то знаки длиннющими волосатыми лапами.
Лежавшая рядом Беба спокойно дышала. Под батистовой ночной рубашкой в цветочках грудь ее то подымалась, то опускалась, как будто в такт какой – то песенке. Осторожно, чтобы не разбудить, Власис протянул руку и коснулся ее ладонью – не то ночной рубашки, не то обнаженного тела. Вначале по его пальцам словно пробежал электрический ток; затем все его тело замерло, точно в оцепенении.