– Это вряд ли. Крест не отпустит.
– Слушай, а на черта ты ему понадобился? Плюнь ты на него, и все дела! Давай лучше к моему другу съездим, замутим что-нибудь интересное… В киношку, что ли, смотаемся или на плотинку.
– Нет, Серёга, сегодня не выйдет. Крест не пустит. Ладно, я пошел, – вздохнул Валерка и направился в сторону корта, где по-прежнему торчали Крест и его приятели. Я немного помялся на месте в раздумьях – куда бы двинуть? – но, так ничего и не придумав, двинулся вслед за Валеркой.
– Принес? – встретил Мелкого Крест вопросом вместо приветствия.
– Да, вот, – Валерка протянул Кресту несколько сигарет.
– А почему не пачка? – сердито спросил тот.
– Пачка сегодня не получится. Дядя Олег оставил две пачки, но обе открытые, ели взять – заметит. Тогда вообще ничего приносить не смогу.
Я догадался, что Мелкий таскает Кресту сигареты своего дяди, родного брата своей мамы. Дядя Олег был заядлым курильщиком, и когда приезжал к сестре и племяннику, всегда оставлял в разных местах квартиры свои сигареты, чтоб всегда были под рукой: в туалете, в ванной, на лоджии. А приезжал он теперь часто, с тех пор, как погиб Валеркин отец, чтоб поддержать сестру и помочь ей по хозяйству. Вот Валерка и приворовывает сигареты для Креста. А тот с каждым разом требует все больше и больше.
– Ладно, – снисходительно махнул рукой Крест, – отработаешь.
– Можно, я завтра отработаю? Или послезавтра? – взмолился Мелкий. Дома его ждала незаконченная игра на приставке, и ему очень не хотелось терять время на «отработку».
– Принес бы пачку, гулял бы себе, – строго сказал Крест, – а раз не принес, так вот иди и отрабатывай! Беззубый, снаряди Малого, выставь на точку. Да пригляди за ним чутка. Норму сделает, приведешь обратно. Всё ясно? Всё, вперед и с песней!
Я слушал Креста в полном недоумении. Что за отработка? Какая такая точка? Что за конспирация вообще? Но сделал вид, что это не только меня не касается, но и что их дела мне нисколько не интересны.
– Косой, а у тебя мелочь есть? – обратился Крест к одному из своих подручных.
– Не-а, мамка еще ованец не получила, денег совсем нет.
– Не ованец, а аванс, – скорее на автомате, чем из желания кого-то поправить ляпнул я. Вся компания покосилась на меня, но, не найдя что возразить, промолчала.
– О, Птахин, а ты с новыми жильцами в вашем доме познакомился уже? – вдруг оживился Крест.
– С новыми жильцами? Нет. А в какую квартиру у нас новые въехали? Я что-то не в курсе.
– Вот темный человек! Вот что значит за учебниками сидеть целыми днями! Ни черта не знает! Да у вас в соседнем с тобой подъезде прокурорский жил, помнишь?
– Ну, есть такой, вроде.
– Не есть, а был. Съехали они. Говорят, коттеджик себе отгрохал на Палниксе, а квартиру служебную освободил. Теперя в алитном поселке проживают.
– Не в алитном, а в элитном, – опять поправил я механически, думая в этот момент совсем о другом.
– Слышь, Птахин, валил бы ты отсюда уже, а? Умник! Иди-кось, воздухом лучше подыши, а то достал ты меня в край! – огрызнулся Крест.
Я демонстративно направился к своему подъезду. Однако, не успев в него войти, кинулся к окну между первым и вторым этажами, чтоб проследить, куда пойдут Беззубый и Мелкий. Но когда я выглянул в окно, их уже не было. Озадаченный я снова вернулся во двор. Сделав крутой вираж, я постарался незаметно для компании у корта проскользнуть из двора на улицу. Медленно шагая вдоль домов, я невольно удивлялся: сколько же наоткрывалось новых магазинов и магазинчиков на первых этажах жилых домов! Вот в этом доме, что на углу, на первом этаже жил мой приятель Колька, а в том доме, тоже на первом, жила очень известная на всю округу бабуся, ветеран войны, добрейшей души человек! Летом она имела привычку сидеть у открытого окна и угощать пробегавших мимо малышей чем-нибудь вкусненьким: то дешевыми ирисками, то печенюшками собственного приготовления, то душистыми, мягкими бубликами. Я и сам много раз получал от нее какие-нибудь постряпушки или конфеты. Странное дело, но даже самые дешевые сладости или сдоба, испеченная ею самой, всегда были очень вкусными, гораздо вкуснее тех, что ел дома или покупал в магазине. Почему даже простые карамельки или ириски были у нее и слаще, и мягче, и вкуснее, было совершенно не понятно. А однажды, девятого Мая, я встретил её, когда она возвращалась с Парада в честь Дня Победы. Так я просто обалдел! Весь пиджак, в который была одета эта бабуся, был увешан орденами и медалями. Отец как-то по случаю научил меня разбираться в воинских званиях, а заодно и в наградах, поэтому я без труда различил, что подавляющая часть наград на груди у бабуси были боевыми, полученными ещё в годы войны. И только несколько небольших медалей – либо юбилейные, либо за трудовую доблесть.
Теперь же ни Кольки, ни бабуси в этих квартирах не было. Да и самих квартир-то, собственно, не было. Всё переделано под магазинишки и пивные лавки. Так, размышляя о странных перипетиях последнего времени, я брел в сторону трамвайной остановки с мыслью – а не сгонять ли мне к своему другу и однокласснику Толику Бубнову? Но вдруг раздумья мои оборвались. Я увидел на противоположном тротуаре знакомую парочку. То были Беззубый и Мелкий. Вот только Валерку было не узнать: одет он был в какие-то грязные лохмотья, а под глазом красовался здоровенный фингал. Оба шли очень быстро и целеустремленно. Я развернулся и отправился вслед за ними параллельным курсом по другой стороне улицы. Парочка вскоре свернула в проулок, который выводил на соседнюю улицу. Я последовал туда же, всячески стараясь быть незамеченным. Пацаны дошли до троллейбусной остановки и стали ждать. Вскоре подошел троллейбус, маршрут которого проходил через железнодорожный вокзал и центральную часть города. Ребята запрыгнули в него и уехали. Я дождался следующего троллейбуса того же маршрута и поехал следом за ними. По дороге я пытался понять, куда эта парочка направляется. Смутная догадка приводила к выводу, что едут они либо на вокзал, либо в центр города, на оживленную пешеходную улицу, которую все называли «Наш Арбат». После некоторого размышления, я решил, опять же основываясь на своих догадках и предположениях, что в центр они попрутся вряд ли. Слишком велика была вероятность натолкнуться на милицию или встретить случайно кого-нибудь из соседей или знакомых, что в их планы явно не входило. Стало быть, вокзал. Я выскочил из троллейбуса и направился на привокзальную площадь, на которой в большом изобилии толпились старушки, торгующие всем подряд, а точнее, буквально, чем попало, и попрошайки всех мастей: безногие инвалиды, престарелые алкоголики, бомжи и беспризорная детвора разного возраста.
Продираясь сквозь толпу спешащих, навьюченных сумками и баулами пассажиров, петляя между расставленными тут и там киосками и торговыми палатками, спотыкаясь о деревянные ящики, на которых были разложены и расставлены для продажи овощи, баночки с соленьями и вареньями, носки, варежки, поношенная обувь, сантехника, пирожки с непонятной начинкой и разные дорожные принадлежности, я несколько раз обошел всю привокзальную площадь. Ни среди торговцев, ни среди бомжей Мелкого не было. Я уже совсем было отчаялся, как вдруг заметил Беззубого, стоявшего у входа в подземный переход и с аппетитом уплетавшего пирожок с картошкой. «Так, значит и Валерка где-то здесь» – решил я, обходя Беззубого и спускаясь в переход по другой лестнице. Не успел я спуститься, как сразу натолкнулся на Валерку, наряженного в лохмотья. Он с отсутствующим видом сидел прямо на полу, прижавшись к стенке, и держал в руках картонку с надписью: «Люди добрые, помогите, кто чем может. Еду к маме, отстал от поезда». Я растерялся. Валерка глядел куда-то в сторону и меня пока что не замечал. Я попятился назад, поскорее выскочил из перехода на улицу. «Вот черт, – метались мысли у меня в голове, – вот черт! Вот какую отработку Крест на Валерку навесил! И давно он так «отрабатывает», интересно? И что делать? Что теперь делать? Рассказать его маме, Анне Федоровне? Что это даст? Валерка, конечно, получит нагоняй. Ну, Креста поругают… Меня в стукачи запишут. Но главное – это ничего не даст и не изменит! Забрать его отсюда прямо сейчас? И что? Завтра же Крест его снова попрошайничать пошлет! Да и Беззубый тут трется…». Так и не найдя подходящего варианта дальнейших действий, я снова сел в троллейбус и поехал домой. На душе скребли кошки. С одной стороны я понимал, что это всё как-то неправильно, несправедливо. И Валерку жалко. А с другой стороны – что я мог сделать? Убеждать его и Креста? Уговаривать быть человеком? В конце концов, это их дела, их взаимоотношения. Валерка и сам уже, вроде как, не ребенок. Должен же понимать!