Роман выдумывал историю за историей, удивляясь, откуда это у него берётся: раньше он этой способности за собой как-то не замечал. Истории эти, конечно, были по большому счёту далеки от истинной литературы; оригинальность свою они потеряли уже после десятой повести, когда творчество уступило место производству. Но тиражи этого читального попкорна росли, гонорары Романа тоже увеличивались, и гонка продолжалась. Издательство заключило с ним очередной контракт, и им же теперь принадлежал псевдоним Норд Ветров, но Роман был не против. Он по-прежнему легко писал то, что теперь требовали его редакторы, даже названия новых повестей придумывались не им, вернее, он не мог настаивать на своём, хотя, в общем-то, и не пытался этого делать. Подобная жизнь его вполне устраивала.
У него появились деньги. Будучи человеком весёлым и общительным, Роман быстро оброс множеством знакомых, старательно набивавшихся к нему в друзья. Его это нисколько не тяготило. У женщин он и раньше пользовался популярностью, а сейчас иногда просто уставал от их натиска. Он привык относиться к жизни легко и не придавал этому большого значения. О женитьбе и создании семьи он вообще не думал, живя так, как ему жилось: без напряжения сочинял повесть за повестью, бойко стуча по клавишам ноутбука, весело оттягивался в многочисленных компаниях, легко меняя подружек, и никогда никому из них ничего не обещая. Врагов и обычных завистников у него тоже хватало, но вреда они ему не причиняли, а он их даже не замечал, хотя они часто мелькали вокруг, умело улыбаясь или делая вид, что безразличны ко всему.
В редкие часы, когда он ни с кем не общался и не щёлкал клавишами, он, будто вываливаясь из какой-то дрёмы, осознавал, что его занятие – не более чем способ заработать на жизнь. Он знал, что талантлив и способен на большее, но развивать в себе это ему было лень. Он почти перестал читать – даже любимую фантастику.
Но как-то раз, рассеянно слушая телевизор, постоянно включенный на кухне, он наткнулся на передачу, в которой упомянули один из известных библейских сюжетов. В само́й передаче ничего особенного не было, да и об этой истории Роман слышал и раньше, но тут он оторвался от приготовления еды, уловив какую-то неувязку. И неувязка эта была не в передаче, а в этом библейском сюжете. У него было такое ощущение, словно среди обычного городского пейзажа, виденного много раз, блеснуло, отразив солнце, стекло окна, которое кто-то открыл, преобразив на мгновение всю скучную картину. Этот яркий луч ударил по глазам, достав до самого сердца, оставив в душе неуловимое ощущение чего-то нового. Роман задумался и вдруг понял: этот эпизод в Библии все толковали однобоко, но стоило лишь чуть-чуть посмотреть на это по-другому, как всё менялось. Смысл истории при этом оставался прежним, но приобретал ещё большую глубину и какой-то, совсем уже нечеловеческий трагизм. Вслед за осознанием этого, Роман удивился, как такая очевидная вещь не была замечена другими.
Вернувшись к своей обычной деятельности, Роман не перестал раздумывать на эту тему. Та история не отпускала его. Он купил Библию и внимательно прочитал нужное место, ещё больше укрепившись в мнении, что люди просто не обращают внимания на эту удивительную метаморфозу, которая открылась ему.
Роман настолько увлёкся этой идеей, что прочитал всю Библию целиком. Он не был верующим, являясь несгибаемым материалистом, всегда едко подшучивая на подобные темы, и после прочтения и Ветхого, и Нового Заветов остался при своём мнении. Но именно тот сюжет показался ему достойным того, чтобы изложить его в литературной форме. При этом Роман понимал, что собирается идти иным путём, нежели Булгаков с его рукописью о Понтии Пилате.
Неутомимо выполняя свои обязанности в соответствии с контрактом, он продолжал размышлять о том, чтобы взяться за повествование на библейскую тему. Не отрываясь от работы, он стал потихоньку собирать необходимый материал: от подробного описания климата и природы в Палестине, до исторических документов и исследований, выуживая из них всё, что касалось быта и нравов людей, живших много сотен лет назад в тех местах. Он даже совместил полезное с приятным, побывав во время очередного отпуска в Израиле, и посмотрев на эту землю своими глазами.
Замысел зрел в нём, наливался силой, рос и ветвился, подобно дереву, но Роман не торопился браться за его воплощение, хотя время для этого он мог бы найти – всё-таки не так уж и загружен он был своей рутиной. У него уже был готов подробнейший план будущего романа, скрупулёзно выверенный, и даже имелись некоторые наброски. Но он всё тянул – сам не понимая почему. Он жил предвкушением настоящей, серьёзной работы и ему это предвкушение нравилось. Так он и тянул, продолжая жить размеренной жизнью, строча повесть за повестью по редакционному плану, веселился с друзьями и кутил с женщинами.
Темы для очередных карманных книг находились уже не так легко, как прежде. По совету редакторов, поднаторевших в этом деле, он стал писать приключенческий сериал – с одним и тем же главным героем, втравливая его каждый раз в новую переделку. Таким образом, выигрывалось время для придумывания чего-то свежего. Роман понимал, что издательство выжимает из него всё, что можно, пока не иссякнет эта «золотая жила», пока его книги пользуются спросом. И если не потянет он сам, удовлетворяя этот спрос, издательство избавится от него, а под именем Норд Ветров будет работать целая бригада чернорабочих, так называемых «литературных негров», книггеров. Такие люди штамповали целые романы в рекордно короткие сроки, работая по чёткому плану и выдерживая единый заданный стиль повествования – таким же, по сути, образом, как создавался анимационный фильм с целой армией художников: фазовщиков и прорисовщиков.
Помня об этой угрозе, Роман подсознательно, не признаваясь в этом даже себе самому, оставлял работу над своим главным романом на «чёрный день».
А пока всё было в порядке, порох в арсенале для холостых выстрелов ещё имелся, и Роман без устали бил по клавишам своего ноутбука всеми десятью пальцами, и радовался жизни.
Он жил один, не позволяя женщинам ограничивать свою свободу. Ему наконец-то удалось купить новую квартиру – небольшую, но весьма приличную и очень удобно спланированную, куда он и намеревался перебраться в ближайшем будущем. Старое жилище Романа настоятельно требовало са́мого капитального ремонта, там царил, предваряя близкий переезд, жуткий бардак, в котором даже ему самому, закоренелому холостяку, было уже неуютно. В новой квартире ещё шли последние отделочные работы, и Роман решил одним махом разделаться со всеми неудобствами, решив удрать на неделю-другую куда-нибудь на нейтральную территорию. О поселении у Светки не могло быть и речи – он не терпел таких плотных отношений со своими подругами, – поэтому, по совету одного хорошего приятеля, эстета и пижона, решил поселиться в пансионате на природе. По утверждению приятеля, место было сказочной красоты и сейчас не такое людное (зима – одни праздники миновали, до других пока не близко). Хоть Роман и не любил долго оставаться в одиночестве, всё же согласился. Он уладил срочные дела с издательством, решил остающиеся вопросы с ремонтными бригадами в обеих квартирах, быстро собрал вещи, и вот уже три дня жил в доме отдыха, находя особую прелесть в малочисленности постояльцев и тишине этих действительно красивых мест.
Глава третья: Николай
Перехватив поудобнее сползший с плеча ремень этюдника, Ефимов поднялся по ступеням парадного входа, над которым витиевато нависало: «пансионат „Приют пилигрима”» и толкнул дверь. В пустынном просторном холле, где в углу на диване кто-то сидел, уставившись в книгу, он сгрудил прямо на пол неуклюжий этюдник, кофр с аппаратурой и сумку со всякой одёжной всячиной, и подошёл к стойке администратора, чтобы зарегистрироваться. Ему понравилось отсутствие назойливых коридорных служащих, норовящих схватить вещи и тащить куда угодно по первому требованию, а потом скромно, но неотвязно ожидающих мзды за свои услуги.