Он с крайним вниманием осмотрел дом, пытаясь уловить малейшие признаки жизни в отсутствие хозяина. Никакого движения. Вроде бы тот один. Франц проследил за ним пару раз, когда тот выезжал. У него довольно новый и вместительный «фольксваген» серый металлик. Вчера он поехал за покупками в супермаркет, заодно заехал на заправку. Сегодня утром был на почте, потом целый час провел в префектуре и поехал домой, завернув по дороге в магазин садового инвентаря, где закупил несколько мешков компоста для сада, которые, кстати, до сих пор не выгрузил из машины. Автомобиль припаркован в сарае, который служит ему гаражом; в сарай ведут ворота с двумя широкими створками, хотя для проезда и одной вполне достаточно. Франц вынужден бороться с подступающими сомнениями: после двух пустопорожних дней дальнейшее ожидание кажется напрасным, и его часто подмывает сменить стратегию. Но сколько он ни прокручивал в голове ситуацию, вывод один: ждать Софи он должен только здесь, и нигде больше. Часов в шесть вечера месье Оверней закупорил банку с растворителем и пошел мыть руки к крану в саду. Открыл багажник машины, чтобы достать мешки с компостом, но их вес заставил его изменить намерение. Он решил загнать машину внутрь и разгрузить уже там.
Франц кинул взгляд на небо. Оно безоблачно, так что он может спокойно оставаться на своем посту.
Когда машина въехала в сарай, Патрик Оверней второй раз открыл багажник, глянул на свою дочь, которая лежала там, свернувшись калачиком, вот уже пять часов, и едва не заговорил в полный голос. Но Софи была наготове: протянув к нему руку, она бросила выразительный взгляд, и он осекся. Выбравшись, она начала разминать затекшее тело, но глаза ее уже быстро оглядывали сарай. Потом она повернулась к отцу. Он всегда казался ей красивым. А он не смог бы признаться – она показалась ему неузнаваемой. Похудевшая, осунувшаяся. Синие круги под блестящими, словно лихорадочными, глазами. Кожа будто пергаментная. Он был в ужасе, и она это поняла. Молча прижалась к нему, прикрыв глаза, и молча заплакала. Так они простояли минуту или две. Потом Софи отстранилась и стала искать носовой платок, улыбаясь сквозь слезы. Он протянул ей свой. Отец всегда был на высоте. Она вытащила листок бумаги из заднего кармана джинсов. Отец достал очки из кармана рубашки и принялся внимательно читать. По мере чтения он иногда вскидывал на нее исполненные ужаса глаза. И с трудом отводил взгляд от повязки на ее руке: это надрывало ему сердце. Он покачал головой, словно говоря: «Быть такого не может». Дочитав, поднял вверх большой палец, как и было обговорено в тексте. Они улыбнулись друг другу. Он убрал очки, оправил одежду, глубоко вздохнул и вышел из сарая, направляясь в сад.
Выйдя на свет, Оверней поставил в саду столик недалеко от сарая, в тени, и ушел в дом. В бинокль Франц видел, как он зашел на кухню, потом в гостиную. Вышел оттуда через несколько минут с ноутбуком и двумя картонными папками и устроился за столиком поработать. В записи он заглядывал только изредка, но быстро стучал по клавиатуре. С того места, где он расположился, Франц видел его скорее со спины. Время от времени Оверней доставал чертеж, разворачивал его, проверял разметку, делал вручную быстрые подсчеты прямо на обложке папки. Патрик Оверней – человек серьезный.
Вся сцена была до ужаса статична. Это притупило бы любую бдительность, но только не бдительность Франца. В каком бы часу это ни случилось, он покинет свой наблюдательный пост только намного позже того, как в доме погаснет последняя лампа.
p. auverney@neuville.fr – Соединение установлено.
– Ты здесь???
Софи потратила двадцать минут, чтобы оборудовать себе рабочее место, не производя ни малейшего шума. Она уложила кучу коробок в угол, который не просматривался снаружи. Накрыла старой скатертью верстак. Потом открыла ноутбук и подключилась к системе Wi‑Fi отцовского дома.